Кафе «Дю Норд» было небольшим, подвальным помещением под рестораном, – бывшим музыкальным клубом, где раньше танцевали свинг. Мы спустились вниз по небольшой лестнице в овальную комнату без окон. В дальнем конце находилась сцена, но сегодня вечером она скрывалась за бордовыми шторами, а из колонок доносилась джазовая музыка. Мы миновали бильярдные столы слева, и Джексон сразу повел нас к бару в другой стороне.
– Первый за мой счет, – сказал он Дарлин и хлопнул меня по плечу. – Остальные за его.
Она засмеялась.
– Я возьму колу с тремя вишнями.
Джексон попытался перекричать слишком громкую музыку, подскочив на месте:
– Что? Ром с колой?
– Нет, колу с тремя вишнями, – ее улыбка натянулась. – Я не пью… когда танцую.
– Справедливо. – Джексон повернулся ко мне. – А ты что будешь, здоровяк? Как обычно?
– Только один, – ответил я. – Не хочу, чтобы ты воспользовался мной позже.
Джексон заказал содовую для Дарлин и два «Московских мула» для нас с ним. Над головой ревели Big Bad Voodoo Daddy, а на танцполе под светом старомодных ламп, отбрасывавших золотые тени, раскачивались десятки людей.
Бармен поставил перед нами колу и две медные кружки с лаймом на ободке, наполненные водкой, имбирным элем, льдом.
Джексон бросил двадцатку, а затем поднял свой стакан в воздух, сказав тост:
– За вторжение!
– За вторжение, – повторила Дарлин низким голосом.
Мы чокнулись, и я завороженно смотрел на Дарлин, достающую вишенку из напитка и подносящую ее к губам, окрашенным в точно такой же цвет. Она задержала ягоду зубами, чтобы оторвать плодоножку, и проглотила.
– Черт возьми, – прошептал Джексон мне на ухо. – Ты видел это?
– Боже, да. Видел.
– Она самая горячая женщина в этом клубе.
– Знаю, – сказал я, не сводя глаз с Дарлин, которая мило беседовала с Пенни, одной из наших друзей из Гастингса. – И она даже не догадывается насколько.