Ворон упал на землю, за ним со звоном стукнулся о камень нож. Руки дрожали. Они все были в крови. Она нарисовала вслепую на груди знак воронова когтя.
– Зачем ты вернулась?
Велга вздрогнула, нагнулась, пытаясь в темноте нашарить нож, но не нашла, выпрямилась, попятилась.
– Я хочу заключить договор с твоей богиней.
– Дурочка, – ахнул Вадзим. – Что ты творишь? Убегай скорее.
Его большая медвежья фигура наконец показалась на поляне в паре шагов от неё. Он остановился у мёртвого ворона.
– А ты почему не убежал? Они тебя не наказали за то, что помог мне?
– Не могу. Пытался. Но меня позвало назад твоё заклятие. Велга, – он произнёс её имя с безнадёжной печалью, – убегай. Он найдёт тебя.
Ночь была тёплой, ласковой, но Велга дрожала так, что зубы стучали.
– Нет, – проговорила она, едва шевеля языком. – Я хочу заключить договор с твоей богиней. Три тысячи золотом. Или больше? Сколько хочешь? Договор в обмен на договор.
– Это невозможно, – пробормотал Вадзим, но вдруг схватился за свою руку и согнулся, сипя от боли.
Скрип яблони за спиной сливался с песней вод Модры, и Войчех плыл по волнам их колыбельной. Упёршись локтями в колени, он сидел на самом краю высокого берега, покачивая в руке опустевшую стопку из-под водки. Вторая, полная, стояла позади, на свежем холмике, под которым спала сестра.
Зрение выхватывало из ночной тьмы размытые серые очертания леса на другой стороне реки. Нужно было уходить. Навсегда.
Но он устал.
От бега. От шороха волн и жалобного плача яблони. От звёзд над головой. От сумрака, что даже ночью не приносил покоя. От голосов живых и мёртвых. От погони. От крови. От духов. От богов. От людей. От каждого слова.
Он так устал от себя.
Его и вовсе не должно быть.
А он цеплялся зачем-то, зачем, сам не знал. Как будто был в этом хоть какой-то смысл.
Он желал увидеть бездну под своими ногами – там, где обрывался берег. Но собственное зрение не позволяло обмануться.