Севастополист

И этот внезапный страх заставил меня сделать необдуманное. Я достал из кармана маленькую баночку – подарок Кацивели из Хрусталки. Одним движением сорвал крышку и приложился к горлышку, плотно обхватив его губами. Я пил воздух города, запечатанный неведомым мне способом в банку, и передо мной застыл в изумлении Обрыв. Пустая книга выпала из моей руки и рванула ввысь, теряя страницы, и за ней устремились с полок другие. Человек в жилетке ахнул, и непропорционально длинные руки вытянулись, потянули его вверх. В мгновение все переменилось, и я почувствовал, как становлюсь невесомым: лететь отсюда, лететь!

Но это было не как под Прекрасным душем, это было что-то другое. Это было по-настоящему.

Мне стало тесно в «Пустослове», и я выпорхнул из него вслед за страницами книги. Город разгонялся в моей крови, гнал меня вверх, и мне снова чудились виды родного Севастополя, преломленного в самых разных цветах. Лететь! Лететь, как тот шар, что запускали маленькие люди в небо! Лететь! Вот впереди и небо, странное коричневое небо, и я летел, стремился к его таинственной глубине. Я стал таким огромным, как будто бы мог стоять и дотрагиваться до него рукой, а внизу, подо мною, лежал весь этот уровень, вдоль моих ребер шли этажи и бежали в панике люди. Оно было плоским и твердым. Оно было просто картинкой.

Я сделал последний глоток воздуха, и стало опять страшно. А если наверху не будет такого воздуха, не встретятся коктейли – вдруг там ничего этого не знают? – что мне тогда делать? Мне скоро становиться маленьким, думал я, и жить своей маленькой жизнью. Но я буду выше – и это главный воздух, главный коктейль. Вставить лампу – мое обязательство, мое дело, мой, как говорят здесь, кредит. Это надо. Иначе никак.

«Вот так и принимают решения мужчины», – сказала в моей голове невидимая Аврора и захлопала в невидимые ладоши. Невидимый воздух из невидимой трубы трепал ее невидимые волосы.

Я резко уменьшился, будто был шаром, и даже не сдулся, а просто лопнул, и лишь один хвостик с веревочкой остался от былого меня. Именно он стоял напротив лифта. Я смотрел сам на себя словно со стороны: как вставляю лампу, но, видимо, не тем концом. Пробовал еще раз и еще – но лампа никак не вставлялась. Я ругался и падал, совсем обессиленный, и поднимал руку с лампой, пытаясь снова протолкнуть ее в отверстие. И в этот самый момент с ужасом понял, что передо мной не лифт.

Над моей головой нависала, искрясь и хохоча всеми своими веселыми буквами, надпись:

ПРИЕМ ТАРЫ.

Это был лампосдатчик! Я совал туда лампу, но она не проходила. Будь я чуточку вменяемей, чуточку настырней и удачливее в том, что задумал, – и все, мне бы пришел конец! Я бы остался на первом уровне, я бы застрял. Но в тот миг, охваченному страхом и предчувствием погибели, мне показалось, что я все-таки попал. Что лампа уехала и аппарат принял ее. Я понял, что не смогу свалить с уровня, и отключился.

С тех пор все пошло иначе.

III. Фабрика-кухня

Я их не запомнил. Только контуры, очертания этих людей – они оба были невысокими, один лысый, другой с бородой. Молодые. Но не такие, как я. Это я понял сразу: совсем не такие, как я.

Сначала я видел только глаз. Он смотрел на меня удивленно, но терпеливо, с другого конца черной трубы. Так мне открывался мир – маленькое окошко в кромешном хаосе, и в этом окошке глаз. Затем этот мир начал качаться, и меня едва не вырвало – я завалился набок и так пролежал, боясь не то что шевелиться, говорить, а даже думать.

– Не переживай, – услышал я. Чья-то рука – то ли заботливая, то ли бесцеремонная – перевернула мое немощное тело, и я увидел, как пятно видимости ширится, как нависают надо мною два незнакомца. Я мог только стонать, слабо, отчаянно.

– К нам многие попадают в таком состоянии, – сказал бородатый.

– Это точно, – кивнул лысый. – Мы иногда приходим сюда, посмотреть на таких, как ты.

Я сделал попытку скривиться, но даже это, кажется, не получалось.

– Но мы не просто смотрим, – продолжил бородатый. – Мы поможем тебе добраться.

Моя голова упала, ударившись о жесткий и холодный пол. Я закрыл глаза и стиснул зубы. Мне не было знакомо желание отмереть, но если его и вправду возможно испытывать, а не только говорить о нем, то я был очень близок к такому состоянию.

– Хватай его, вот так. Эй, слышишь, мы тебя заселим?