Еще. Еще. Еще.
– Нате, суки! Вот вам Юниверсум! Вот вам, вот вам, вот вам!
Краем глаза я увидел, что Массандра забилась в угол и смотрит, заваленная кусками бумаги и обрывками книг. А потом стрелять стало нечем.
«Пора выбираться, – соображал я. – Где мои все? Где Инкерман? Феодосия? Я должен их еще увидеть! Должен! Должен!» Я развернул дробовик, схватил другой стороной и принялся их бить. Не глядя, не разбирая. И не желая ни глядеть, ни разбирать.
– А ты пиш-ш-шешь? – услышал я словно издалека. – А? Пиш-ш-ш-шешь?
Я понял, что уже довольно долго как будто был где-то не здесь. Орудовал ногами, кулаками, бил, кромсал. И теперь я лежал на полу и видел перед собою лицо. Надо мной нависал зомби – последний; кажется, всех остальных мне удалось уложить.
– Пиш-ш-ш-шешь? А? Отвечай, пиш-ш-ш-шеш-ш-шь?
Я приподнялся на локтях и сплюнул. Изо рта вытекала кровь.
– У меня миссия. Я несу лампу.
– Щас-с-с… – прошипел зомби. – Щас-с-с-сливый.
Он швырнул на стол стопку рукописей и быстро вышел за дверь. Я лежал и слушал, как плачет, вздрагивая, Массандра.
– Нам недолго осталось, – наконец прошептала она.
– Почему вы не уйдете наверх? – Я встал и теперь пробовал идти. Получалось с трудом, я шатался. Тошнило и хотелось спать.
– Вот моя лампа, – сказала она и показала на журнал «Старая Башня», потрепанный, залитый кровью и слизью.
– Не понял.
– Она растворилась здесь. С каждой страницы – ее свет. Ее уже никуда не вставишь, но она есть, вот она, – женщина глотала слезы. – А зомби питаются светом и производят мрак.
– Мне нужно идти, – сказал я тихо.
– Все будет в порядке, – ответила она. – Это не твоя борьба, да и не борьба вовсе. Они еще вернутся, но с этим ничего не сделать. Я нужна им, меня не тронут.
Она повторила это еще несколько раз, словно убеждая, заклиная себя:
– Не тронут.