Лампёшка

Марта поворачивается и гневно смотрит на девочку.

— Видела, говоришь? Ну, так я тоже, бывает, кое- что вижу. Много чего. Но я держу рот на замке и делаю свою работу, и тебе советую. Куда нам, по-твоему, податься, а? Нам с Ленни? Если мне откажут от места? Ты хоть раз об этом подумала?

Нет, хочет сказать Лампёшка, но её опережает Рыб:

— Если… если… Если мой отец вас прогонит, то… — Мальчик сидит выпрямившись, Лампёшка ещё ни разу его таким не видела. — Он никогда так не поступит. Мой отец справедливый.

— Ах! — усмехается Марта. — Ах, да ты-то что об этом знаешь, чудовище?

— Никакое он не чудовище! — кричит Лампёшка.

Ленни, который в своём углу комкает газетные обрезки, не смеет взглянуть на мать, когда она так рассержена, но тоже мотает головой.

— Не чудовище? — Марта взмахивает мокрой тарелкой. — Хотела бы я тогда знать, кто он. Полюбуйтесь — получеловек, полу… — Её руки замирают в воздухе, она не договаривает. — Ах, да кто его знает, бог с ним.

— Русалка, — говорит Лампёшка.

Клац — и конец тарелке.

Чуть позже осколки подметены, чай заварен. Ник намазывает и молча раздаёт бутерброды. Все ждут, пока Марта нарушит молчание. Через некоторое время она наконец заговаривает:

— Ох… Ах… Ну что тут скажешь… Столько времени прошло. О том, что она здесь жила, что она… Об этом никому не следовало знать. Такой был уговор.

Она была… Конечно, она была красива. Необычной красотой — с зелёными волосами и чудны́ми глазами. Но красивая. Только мы её недолюбливали. Странный они народец, всё в них против естества. Не богоугодное это дело, чтобы такие жили среди людей. Но мы помалкивали. Ради господина. А с ней не разговаривали. Она и сама говорила немного — пожалуй, что и совсем не говорила. Да, не помню, чтобы она хоть раз раскрыла рот. А когда она проходила мимо, мы поскорей крестились у неё за спиной и сплёвывали на пол. Такие создания приносят несчастье, так мы думали.

Поначалу она могла ходить и не так выделялась. Но мы, конечно, знали, всё знали. Что по ночам она бегала плавать. Что Йозеф снимал для неё засов с двери. Что она плавала всё чаще. И что господин ей запрещал. Его крики доносились через стену.

— Ты не рыба! — кричал он ей. — Так не веди же себя по-рыбьи!

Ванну ей было разрешено принимать очень редко, плавать в бассейне — запрещено, а уж в море и подавно. Но потом господин снова уходил в поход, и она всё равно плавала. Всё чаще сбегала из дома. Пока не понесла — тогда она почти перестала спускаться вниз. Порой мы видели её силуэт у окна наверху, но никто её не навещал. Только Йозеф. Я её жалела. Но всякого есть за что пожалеть… А после — после я её больше и не видела.

— Видела, — Ник толкает её в бок. — Помнишь историю с фотокарточкой?

— С какой фотокарточкой? — спрашивает Лампёшка.

Она видит, что Рыб весь побледнел и грызёт ногти. Его бутерброд остался нетронутым.

— Ни с какой! — огрызается Марта.