Весь день в саду пахнет травой и подрезанными листьями, Ленни свозит их к навозной куче целыми тачками. Дни становятся длиннее и жарче.
Марта замечает, что иногда без всякого повода напевает за мытьём посуды, что ей хочется готовить супы по мудрёным рецептам. Весь день кухня принадлежит ей. А по вечерам, после того как она отправляет задремавшего над тарелкой сына наверх спать, Ник не сбегает сразу после еды, а остаётся поболтать. Бывает, они даже режутся в карты. Однажды Лампёшке, раз уж она так вежливо попросила, тоже разрешают поиграть со взрослыми. Вот только нельзя полжизни прожить среди пиратов и не стать чемпионом по покеру, и девочка обчищает их обоих три раза подряд и в первый же вечер выигрывает все Мартины сбережения. Само собой, выигрыш она тут же возвращает, и дальше они играют на спички.
Расщедрившись, Марта кладёт перед девочкой четвертак: пусть сходит на ярмарку в среду после обеда. А потом отправляет спать и её.
Стараясь не шуметь, Лампёшка поднимается в башню — поглядеть на свет маяка. Слегка отворив окно, она закрывает глаза и прислушивается. Внизу, у подножия утёса, тихонько плещутся волны.
— Спокойной ночи, папа, — шепчет она, выскальзывает из комнаты и спускается по лестнице.
Она так осторожна, что Рыб даже не проснулся. Во всяком случае, так она думает.
«Так вот в чём дело», — думает он. Её отец где-то там, вот почему она вечно рвётся к тому окну.
Мальчик лежит в темноте и рассматривает нижнюю сторону своего пружинного матраса. Его отец тоже где-то там, далеко в море. Рассекает на белом корабле белую морскую пену, укрощает волну и тому подобное. Где он сейчас — кто знает? Но где бы он ни был, его взгляд всегда отыщет Эдварда, даже в темноте под кроватью.
Мальчик ясно видит: отец сидит за письменным столом, как в прошлый приезд.
— Хоть малюсенький успех! Это самое меньшее, что отец вправе ожидать от сына. Что тот чуть-чуть старается.
А какой у отца при этом был взгляд! Даже не сердитый. Если бы сердитый!
— Похоже, я в тебе ошибался. Всё-таки не из того ты теста слеплен.
— Почему из теста? — побледнев, переспросил Эдвард. Он и правда не понял.
— О боже, парень, ну нельзя же воспринимать всё так буквально!
Перед глазами завитки ржавых пружин. В комнате стоит аромат летней ночи: окно она так и не закрыла.
Отцы и ноги
Так его поутру и находит явившаяся на урок Лампёшка. Не под кроватью, а на полу посреди комнаты. Эдвард трепыхается как угодивший в силок заяц. На нём что-то вроде кожаной сбруи с ремешками и лямками и с грубо сделанной, скошенной набок деревянной стопой внизу. Хвост безнадёжно запутался, и он всё тянет и тянет за пряжки на ремнях, никак не высвободится.
— Рыб? Что ты делаешь?
— Я тебе не Рыб…