Эдвард вздыхает. Это лучшая история из всех, что рассказывал ему отец. Собственно, едва ли не единственная.
— Тогда это было не заражение крови.
— Конечно, заражение, тупица!
— От него всегда умирают, это всем известно.
— Мой отец — нет. — Эдварду наплевать, верит она ему или нет. Кроме усталости, он ничего больше не чувствует.
Лампёшка ложится рядом с ним, и они вместе рассматривают облупившиеся завитки на потолке.
— У моего отца только одна нога, — сообщает она через некоторое время.
Эдвард приподымается и смотрит на неё:
— Врёшь!
— Нет, — качает она головой. — Правда. Одна здоровая, а от второй только половина осталась. Передвигаться он может только вприпрыжку. А это непросто при… при его работе.
— Ну да, он тоже, конечно, пират! — Всё она врёт, он уверен.
— Нет, смотритель маяка.
— И что же с ней случилось, с ногой?
— Не знаю, он не хочет рассказывать.
— А… — Эдвард опять ложится на спину. — Тяжко ему?
— Да, — подумав, отвечает Лампёшка.
Август никогда не желал об этом говорить. И отказывался от всякой помощи. От хорошего костыля, от деревянной ноги. «Чего нет, того нет, — пожимал он плечами. — Что погибло, то погибло. Не выпилил же я себе деревянную жену? Обойдусь. И так жить можно».
«Можно, — думает Лампёшка. — Пока я была рядом и всё за него делала. А теперь? Как он со всем справляется?» Её ужасно тянет домой. В среду после обеда, думает она. В среду выходной.
В открытое окно с ветром врываются запах травы и клацанье ножниц Ленни. Вокруг башни парят морские птицы и что-то весело кричат солнцу.
— Ну и шум! — говорит Эдвард. — Закрой окно.