Избранное

Между родней началась свара.

Брат покойного, всю ночь промолчавший, будто его и нету вовсе, выпивший пять стаканов водки, покрякивая и скрежеща зубами, да так, что оторопь брала, хотя жена с мольбой упрашивала: «Не пей, Иоан, ради Христа, не пей!» — только страшным, мертвенным взглядом поглядел на нее, она и отступила, ушла в сени и оттуда кротко поглядывала на пьяного мужа.

Все время, покуда Шута говорил, он тихо плакал.

Теперь накопленная за все годы обида на братнину родню всколыхнулась, захлестнула, помутила разум, вылилась в неудержимую ярость. Мутным взглядом обвел он собравшихся. Сердцем почуяв, что с ним происходит, жена бросилась к нему, хотела схватить за руку, да не успела, только и крикнула:

— Иоан! Опомнись! Убьют ведь!..

Нечеловеческой силы обрушился удар. Во все стороны брызнули осколки стекла. Василе рухнул как подкошенный.

Все на миг оцепенели, и вдруг замельтешили кулаки, поднялся крик, вой.

— О-о-о!.. Ничего не вижу!.. Ослеп!.. Гады! Выньте стекло из глаз!

— Убивают!

— Дай ему!

— Врежь как следует!

Люди сцепились в звериной схватке. Потеряв человеческий облик, увечили друг друга в припадке безумия и ярости.

Хватали кто что горазд, в чьей-то руке мелькнула лампа, по ней пришелся удар топором. Вспыхнул огонь…

Шута, сделавшись вдруг маленьким и неприметным, тихо отступил в тень.

Когда смерть, проникнув в дом, заняла его место, он выскользнул во двор и растаял в ночи.

Тихо, совсем неслышно захлопнулась за ним тяжелая наружная дверь.

Перевод М. Ландмана.

ИЗ ГНЕЗДА

Моему дяде, Паулу Дану

Тупо, ничего не соображая, учитель еще раз заглянул в телеграмму и снова перечитал ее.