Зрачки Ульрики сократились, клыки нависли над губой.
– Что? – прорычала она.
– Вы критикуете мои обычаи, ничего не зная о них. Но ваши известны всем. Вы хвастались, что были трансмутированы кровью родного дяди Карла XII. Эта кровосмесительная трансмутация породила бессмертную, хилую и слабоумную, неспособную выполнить даже несчастный абордаж. Вот что происходит, когда смешивается одна кровь в семье – кровосмесительное вырождение.
В толпе раздались приглушенные смешки. Шведская аристократка погребла их под продолжительной бранью, высказанной на родном языке. Не было необходимости в переводе, чтобы догадаться: если бы не зрители, она перегрызла бы мне глотку своими собственными клыками. Переведя дыхание, Ульрика повернулась к Фебюсу:
– Заставьте ее извиниться. Эти слова недопустимы!
Но капитан-корсар, единственный хозяин в своем королевстве, не из тех, кто терпит чужие приказы.
– Вы тоже ее оскорбили, – холодно заметил он.
– Да, но в личном плане. Тогда как эта мерзавка посмела напасть на короля Швеции.
– С определенным остроумием, заставившим меня улыбнуться.
Капитан повернулся ко мне:
– Диана, я принимаю ваши луидоры. Под хрупкой внешностью вы скрываете железный характер.
– Но… – поперхнулась вампирша.
– Ах, оставьте! – оборвал ее Бледный Фебюс, не удостоив несчастную взглядом. – Нескончаемый поток обвинений шведки меня утомил, и даже хуже: вызвал скуку. Думаю, что я видел уже достаточно. Избавьтесь от нее!
Вот так, приглушенным шепотом, капитан вынес свой неумолимый приговор: герцогиня Ульрика Гюстафссон устранена. Луветьеры выхватили хлысты, которые с самого начала перепалки вызывали зуд в их руках. Но на каждую кожаную плеть приходилось бесчисленное количество матросов «Ураноса» со шпагами, как из элитной охраны капитана, так и всего экипажа. Почти тотчас морские разбойники Кармен la Loca предложили поддержку хозяину «Ураноса», к ним присоединились янычары Эмины, а также вампиры из свиты графини Джуэл и, наконец, корсары «Невесты в трауре». На этот раз я не собиралась сдерживать их. Битва превратилась в погоню: несмотря на волчьи шкуры, сегодня луветьеры – добыча, а не хищники.
Я отступила на несколько шагов, оглушенная какофонией из криков, воплей и брани. Посреди этой остервенелой своры Ульрика Гюстафссон дралась, как дьяволица, пуская в ход ногти и зубы, на глазах превратившихся в когти и клыки. Но кровь короля Швеции, текущая в ее венах, какой бы мощной ни была, не являлась непобедимой. Охрана «Ураноса» заковала вампиршу в тяжелые цепи и отвела в темницу, а людской поток с воем бросился на оставшихся в живых луветьеров.
И только тогда, под звуки последнего свиста хлыстов, последнего треска волчьих шкур, я заметила Стерлинга. Он стоял на противоположной стороне, вдали от битвы, не принимая в ней участия и не уделяя ей ни малейшего внимания. Его черный взгляд впился в меня, сомкнутые губы перекатывали привычную зубочистку из угла в угол, как маятник метронома.
Я молча развернулась, оставляя ночь наедине с моими соперницами, и погрузилась в недра плавучей цитадели.
Страшная головная боль убивала меня. Как будто недавняя морская баталия переместилась в черепную коробку, разрывая мозги под залпы орудий. Я засунула голову под подушку, одиноко страдая в просторной спальне с закрытыми шторами. Но это не помогло: даже под толстым слоем пуха артиллерия продолжала бомбардировку в моих висках.
Да здравствуют шарики дурмана!
Я метнулась к музыкальной шкатулке Поппи и бросила один в рот. Тщательно его пожевала. Сначала сокращение мышц только добавило боли, как будто я пережевывала собственный мозг. Потом понемногу наступило приятное расслабление. Дурман произвел эффект, притупив раздражение оголенных нервов, рассеивая воспоминание о кровавой бойне. Я упала на кровать и провалилась в сон, столь же глубокий, как морская пучина, где этой ночью были погребены десятки несчастных моряков.