Двор Ураганов

22
18
20
22
24
26
28
30

В ту же секунду раздался грохот: музыканты «Ураноса» били в барабаны. Создалось впечатление, что я вернулась на несколько месяцев назад, на виселицу де Монфокона, где перед казнью участников заговора де Ля Ронсьера так же гремела барабанная дробь. С помощью длинных шестов двое мужчин заставили шведскую аристократку продвинуться вперед по доске, которая с каждым шагом девушки раскачивалась все сильнее. Внизу, на расстоянии двадцати метров от палубы, возле огромного корпуса флагманского судна в темных водах кружились плавники. Десятки зубастых акул были привлечены, вероятно, ведрами крови, которые экипаж «Ураноса» вылил за борт.

Голубые глаза Ульрики расширились от ужаса и бешенства, тугой кляп запечатал ее рот. Она давилась в неслышном крике. Мольбы или проклятий? Мы никогда не узнаем. В последний раз шесты подтолкнули ее в спину, герцогиня опрокинулась в пустоту, длинные белые волосы под светом луны напоследок взмыли вверх. Тело под грузом тяжелых железных цепей камнем пошло ко дну. Какой бы бессмертной вампирша ни была, судьба ее предрешена. Она не утонет, но будет растерзана акулами: плавники немедленно нырнули за ней.

Я воспользовалась суматохой, вызванной казнью, чтобы раствориться в наводнившей палубу толпе и пробраться к рядам османцев. При моем появлении янычары вынули ятаганы, но их хозяйка подала знак пропустить меня.

– Уберите оружие, мои храбрецы. Франция – союзник Турции… и в том числе благодаря мадемуазель де Гастефриш мы избавились от этой несносной герцогини, нашего общего врага.

Турчанка, в атласной бирюзовой вуали, радужно переливающейся при каждом движении, грациозно протянула мне руку, приглашая присоединиться к ней.

– Ульрика Гюстафссон ошиблась, недооценив нас, смертных, – произнесла девушка. Сквозь вырез вуали ее глаза, обведенные сурьмой, излучали ум. – Мы могли бы объединить наши усилия, вы и я.

– Об этом не может быть и речи! – прорычал голос позади нас.

Зашари де Гран-Домену удалось пробиться на эту сторону палубы, однако янычары не подпускали его ближе.

– Диана не может объединяться с предательницей Короля Франции.

Юноша держал руку на эфесе шпаги, и я не сомневалась: при необходимости он в одиночку бросится в бой с османскими янычарами.

– Диана может решить за себя сама, – сухо заметила Эмина.

– Я думал, в вашей стране у женщин нет права голоса, – не унимался оруженосец. – И что их удел – домашний очаг или гарем.

– Откройте глаза, мое присутствие здесь доказывает обратное. Знайте, моя страна справедливее вашей. У нас нет десятины на кровь, как в Магне Вампирии. Военных трофеев достаточно, чтобы прокормить бессмертных императорской семьи. У нас нет закона о невыезде или о комендантском часе. Все жители и жительницы Османской империи свободные подданные и находятся под властью султана, командующего смертными.

– Все, за исключением черных.

Слова Зашари свинцовыми гирями упали в тишину. В течение нескольких секунд мы слушали плеск волн, бьющихся о корпус цитадели, и свист ветра среди мачт – монотонную песнь стихии, равнодушную к драмам человеческой расы.

– Я знаю, что другие османцы допускают рабство на вашей родной земле, – продолжил Зашари. Его губы сложились в горькую складку. – Ваши набеги на африканские народы – не тайна. По крайней мере, Франция и ее вице-королевства ведут эту возмутительную практику только в колониях Америки.

Только в колониях? Я догадывалась, чего стоило Зашари защищать несостоятельное положение Франции во имя верности своему Королю, чувствовала по вибрациям возмущения в его дрожащем голосе. Даже если бы рабство существовало только в одном-единственном городе, да что там, в одной-единственной деревушке, это было бы также недопустимо.

– Но скоро все изменится, – выдохнул он.

Османка приподняла идеально подведенные черные брови:

– Что именно изменится? Хотите сказать, что рабство распространится в Европе?