Занятая своими мыслями, она чуть не врезалась в Стрелковского в коридоре и, торопливо извинившись, прыгнула в такси до Ленинградского вокзала.
Кира покупала билет впопыхах и не посмотрела на время прибытия – и потому в три тридцать утра очнулась от резкого толчка: поезд стоял на конечной, пассажиры тащили вещи наружу, в белую ночь. Она сквозила в окнах вагонов и где-то вверху, в самом зените неба уже смешивалась с нежной акварелью питерского утра.
Отчаянно борясь со сном, она вышла на перрон и задумчиво посмотрела на поток бегущих людей. Там, за головами, за автоматическими пунктами досмотра, уже просыпался Петербург – странный и так до конца и не понятый ею город. И хотя москвичам не требовались визы, чтобы сюда кататься, она бывала здесь от силы раз пять за жизнь – и все на каких-то конференциях, мимоходом.
Ни разу она не прогулялась по Питеру куда глаза глядят, не присмотрелась к линиям и домам, похожим на каменные статуи в музее; не выпила коктейль в маленьком уличном баре на два столика и не поболтала ни с одним коренным петербуржцем, чтобы понять, чем тот дышит, о чем мечтает и почему до сих пор никуда отсюда не уехал.
В этом городе можно было жить, только гуляя, на ходу, без остановки впитывать пронизывающий ветер, щупать лужи промокшими ногами, приглаживать в зеркале кудри, что появлялись от влажности даже на самых прямых волосах; жить от гостей до гостей, от разговора к разговору на кухнях коммуналок. Они, коммуналки, как класс все еще существовали, хоть и прикрывались новенькими ремонтами и вывесками «Коливинг» и «Хостел». И казалось, что если поскрести стены питерских домов как следует, то можно сковырнуть все новое и наносное и приоткрыть тайны прошлого, зов которого и привел ее сюда.
Остро пахло нагретыми рельсами, дешевой выпечкой и электричеством, которое гудело в высоковольтных проводах. Ни запаха залива, ни криков чаек пока не наблюдалось, и Кире даже показалось на секунду, что она приехала не туда, – но сияющая вывеска «Московский вокзал» ее успокоила.
За спиной Мечниковой болтался белый рюкзак. Она машинально затянула лямки потуже. В рюкзаке валялись только ручка-диктофон и походный набор, запаянный в пластик: зубная щетка, расческа и смена белья. Она купила этот набор впопыхах на Ленинградском вокзале в красном кубе-автомате «Все для путешествий».
«Должно быть, это автомат для очень легкомысленных путешественников», – подумала она, подставляя сканеру лицо для оплаты.
Кира обычно уезжала так, будто вовсе не собиралась возвращаться, без обратного билета и с минимумом вещей. Пару раз из-за этого она даже оказывалась в неловкой ситуации, потому что пыталась объяснить мимолетным знакомым, почему уже две недели торчит где-то под Псковом, в Костроме или во Владивостоке, хотя в этих городах у нее ничего и никого нет.
Она одинаково сильно любила как маленькие хара́ктерные города с историей, так и суматошные миллионники, из которых можно было прыгнуть в электробус или арендованную машину и умчаться куда-то еще дальше, к черту на рога. Долго оставаться на одном месте ей категорически не нравилось, и она даже в Москве то и дело меняла съемные квартиры, чтобы не привязываться к одному месту слишком сильно. В состоянии привязанности для нее крылась какая-то уязвимость, небезопасность, неправильность – как будто ты принадлежишь чему-то, а не управляешь своей жизнью сам.
Кира почти никогда не договаривалась о встречах с сетевыми знакомыми, чтобы не быть обязанной общаться с человеком, который в реальности мог оказаться неприятным, – и потому в поездках особенно остро ощущала свое одиночество.
На вокзале в Петербурге ее, конечно, никто не ждал.
И хотя, стоя на перроне очередного города, Кира часто представляла, как кто-то зовет ее в толпе, в реальности при таких обстоятельствах она никого так ни разу и не встретила.
В мыслях Киры человек, встречающий ее, всегда был хорош собой, спокоен и высок – но она никогда не могла рассмотреть его лица, видела только руку над толпой. Он звал ее, она слышала смех в его голосе, но он не бежал навстречу и не суетился, потому что знал: она уже здесь и никуда от него не денется. Поток людей скоро иссякнет, и они увидят друг друга – только надо еще чуть-чуть, совсем немного подождать.
В глубокой задумчивости Кира простояла на перроне минут десять, а потом тяжело вздохнула и продиктовала часам адрес, который еще по дороге на Ленинградский вокзал заучила наизусть:
– Циолковского, одиннадцать.
Часы послушно вызвали ей беспилотное такси.
Маленький закрытый дворик состоял из четырех домов. Первый дом, фасадом глядящий наружу, был постарше, высокий, фасонистый и островерхий, из выгоревшего рыжего кирпича; другие, которые образовывали с ним «колодец», были пониже и попроще, серо-розовые и немного обшарпанные – как, впрочем, и почти весь остальной Петербург.
Решетчатая калитка ожидаемо оказалась закрыта. В такую рань во дворе никого не было, только перекатывались в тишине от ветра комья тополиного пуха. Асфальт уже начал потихоньку раскаляться и черстветь от жара, и где-то в торце серо-розового дома сквозь открытое окно зашкворчала сковородка. Кира с завистью сглотнула – она не ела со вчерашнего обеда и совсем не отказалась бы перекусить.
Рыжий дом и оказался тем самым номером одиннадцать. Он был полностью отреставрирован в стиле «возвращения к истокам»: строители удаляли советские, перестроечные наслоения, следы нулевых, тридцатых и сороковых и восстанавливали здание в оригинальном виде, каким его когда-то задумал самый первый архитектор.
ebooksa