Кира поняла, к чему он клонит.
– Сколько?
– Да ты чё, совсем уже?! Мне твои деньги московские сраные не нужны.
– Ладно, ладно… – Кира легко встала и пошла ко входной двери.
– Пятьсот! – прокричал ей в спину Людовик. – Нет, шестьсот!
– Всего? – Кира удивленно обернулась.
– Не рублей. Тысяч.
Она поперхнулась – деньги у Киры, конечно, были, соколовские, что казалось ей особенно ироничным, – но жадность Людовика просто поражала.
«Так вот на что ты тут пьешь и йорков покупаешь!» – подумала Кира, вкладывая в его руку токен.
Людовик довольно крякнул и спрятал токен в карман.
– Я Баташевой по хозяйству иногда помогаю. Ну, там, полку повесить или стиральную машину починить. Я ее предупрежу, что ты придешь. Замолвлю словечко. Но дальше ты уж сама, идет?
Кира стояла напротив нужной ей квартиры, не решаясь позвонить – понимала, что шанс будет только один. Людовик уже должен был предупредить Баташеву, но Мечникова медлила, осматривала стены бледно-зеленого цвета, окна, засиженные мухами, с разводами от тряпки и белесым налетом пыли в углах.
По всему выходило, что семнадцатилетнего Соколова даже не было здесь, когда отец застрелился. Но что-то все-таки не давало Кире покоя, какая-то деталь, которую она, кажется, упускала, – ведь не может же быть, чтобы черный протуберанец из сна появился просто так.
«Или тебе просто очень хочется найти, в чем его обвинить».
Кира с досадой сунула диктофон в карман.
Кнопка дверного звонка оказалась тугой и долго не поддавалась. Звука не было.
Нажала поэнергичнее. Ничего не изменилось.
– Та-а-ак… – протянула Кира.
«Уходи отсюда, она все равно ничего не видела, такие только короткие юбки девок обсуждают, сидя на лавочке».
Мечникова осторожно постучала.