– Так вот я и говорю, со смертью Сашечки Соколова не все ясно, далеко не все. Камер-то тогда не было. А появились они как раз накануне того дня, когда он погиб, царство ему небесное. Как раз за сутки до того. И потом всю неделю тут пауки эти ползали.
– Какие… пауки? – Кира смутилась, вглядываясь в абсолютно спокойное лицо женщины.
– Ну, камеризаторы эти. Черные такие люди с липучками на руках, которые по стенам лазать умеют. Камеры они ставили тут, по всему подъезду, и в квартире Соколовых тоже – даром что тело отца Игоречка еще не остыло. Сволочи они. Души у них нет.
«Какой он вам Игоречек, он же здоровый лоб тридцативосьмилетний, к тому же президент!» – про себя прыснула Кира, но серьезно покивала собеседнице.
Валерия Ивановна явно гордилась знакомством с Соколовыми, хотя и не хвасталась в открытую, как остальные жильцы дома номер одиннадцать.
Бросив взгляд на чайные чашки из тонкого фарфора с синими, будто морозными, узорами, которые она выставила в честь прихода Киры из старинного серванта, Баташева скрылась на кухне.
Кира внимательно осмотрелась: однушка, но очень аккуратная и ухоженная, со старым паркетом, отполированным до блеска. Заложенный кирпичами каминный портал, на полочке сверху – целое семейство стеклянных зверей, зайцев, белок, мышей и прочей живности, сделанной из ярких кристаллов или декоративного стекла. Они празднично посверкивали в лучах заходящего солнца. Кирпичи камина отличались по цвету от тех, которыми он был заложен: наверняка когда Баташева была молодой, а Игорь – маленьким, камин работал.
Справа от Киры – она сидела на диване – стоял низкий большой стол на изогнутых ножках. Там лежали грудой вязальные принадлежности: спицы разной длины, копна пушистой пряжи, кашемир, шерсть, снова кашемир и куски разномастного вязания.
Очевидно, Баташева вязала вещи на заказ: предметов было много, разных размеров – несколько детских и пара взрослых. Ручная вязка снова вернулась в моду после того, как почти всю одежду стали делать роботы или печатать 3D-принтеры. Это считалось особым шиком – носить то, что руками создал человек, причем желательно из органических материалов.
У окна стоял стеллаж с книгами, а на самой нижней полке, почему-то под стеклянным колпаком, как в музее, лежали две старинные бадминтонные ракетки и волан, сделанный из белоснежных перышек.
– А! – оживилась Баташева. Она как черт из табакерки появилась на пороге с пирогом, из которого сочился сладковатый яблочный парок. – Это вот Игоряша играл, когда помладше был. Он у меня однажды целое лето провел – это когда Сашенька, отец его, ушел в другую семью жить. Ну, дело молодое, что тут скажешь. Аринка-то тоже не промах была – когда Сашка их бросил, она сразу укатила на море с каким-то молодым любовником. Ну, видно, чтобы забыться, развеяться – очень уж она страдала по Сашке. А мальчика мне оставила. Он тогда диковатый был, людей сторонился – еще чуть-чуть, и его бы не спасли в семилетнем возрасте. Он же в окно хотел выйти – но тебе, наверное, уже другие соседи рассказали. Это когда отец от них только уехал, а Арина Игоряше сказала, что осенью в гимназию военную его отдаст с проживанием. Сильно он тогда переживал. И отца любил, конечно, без памяти. Я тогда не работала уже, только-только на пенсию вышла, вот и оставили Игоря мне. С горой таблеток – давала ему по часам, разные, до сих пор вспоминаю, как он их смешно считал, загибая пальчики.
– Вы в курсе, что он теперь президент и ведет себя довольно жестко, если не сказать жестоко? – в лоб спросила Кира, устав вынимать из ушей этот сахарный сироп.
– Да, – спокойно ответила Валерия Ивановна. – Но для меня он тот самый мальчик, который залезал на вот этот диван, и ноги его до пола не доставали. Да- да, ты сейчас сидишь на этом диване. Он грелся у камина и молчал, лохматый такой, чернявенький, всегда в обнимку с книжкой – какая-то голубая у него такая книжка была, в мягкой обложке, я уж и не помню, как называлась. Сказки какие-то. Не расставался он с этой книжкой, сколько помню. Говорил о ней всегда коротко: «Мама подарила».
Кира слишком внимательно изучала кирпичи камина.
– Знаете, я пойду.
Она оглянулась в поисках рюкзака, схватила его и почти побежала к дверям.
Баташева догнала ее в прихожей и дотронулась до плеча, когда Кира резко и раздраженно затягивала шнурки на кедах.
– Ты его знаешь лично, да? – Позади Баташевой покачивалась открытая дверь ванной с узким высоким зеркалом в пол. Там отражался закат из окна большой комнаты, и оттого фигура Баташевой казалась засвеченной, полупрозрачной, как на старинных фотографиях. Кира только сейчас заметила, какие синие у Баташевой глаза – как васильки. – Вижу, что знаешь.
Мечникова смутилась.
– На вот, возьми. Передай ему привет от меня.