До места они добрались меньше чем за час, и детектив вышел из автомобиля со слабым вздохом облегчения.
– Вы, капитан, упускаете свое призвание! Идите в автогонщики! И сразу купите инвалидную коляску! Поездка стоила мне двух жвачек… – проворчал янки.
Но Драммонд был уже далеко, скрытно пробираясь через кусты к «Лиственницам»; и когда американец догнал его, он уже стучал в дверь черного хода.
– Никого! – сказал детектив задумчиво, поскольку прошли минуты, и никто не появился. – Почему бы не попробовать парадную дверь?
– Поскольку она в поле зрения другого дома, – ответил Хью кратко. – Я собираюсь взломать дверь.
Он отступил от двери, разбежался, ударил плечом. Дверь выдержала три удара… Они спешно обследовали комнаты, спальни, комнаты слуг, даже ванную. Все были пусты: ни звука нельзя было услышать в доме. Наконец, только столовая осталась необследованной, и когда они проникли туда, озираясь по сторонам, американец закинул в рот третью жвачку.
– Картина полного разгрома, – заметил он осуждающим тоном. – Похоже на притон бродяг-алкоголиков после бурной ночи.
– Они были здесь! – заметил Хью мрачно, глядя на разгромленную комнату. Скатерть была порвана, телефон лежал на полу. Фарфор и стекло, разбитые вдребезги, превратились в мусор на ковре. Неожиданная находка заставила Драммонда нагнуться и подобрать ее. Это был монокль на длинном черном шнурке.
– Линза Алджи Лонгуорта. Они взяли его…
И именно в этот момент тишину вечера нарушил отчаянный женский крик. Он раздался из дома по соседству, и американец на миг даже перестал жевать свою резинку.
Драммонд бросился вперед.
– Остановитесь, вы, молодой дурак! – кричал янки, но было поздно.
Драммонд, как олень, пересек газон и исчез за деревьями. В течение секунды американец колебался; потом пожал плечами и вышел. И несколько минут спустя автомобиль Драммонда мчался назад в Лондон. За рулем сидел мрачный человек, который, по-видимому, переживал серьезность случившегося так остро, что достал свою мятную жвачку изо рта и прикрепил на руль.
Хозяин машины в это время лежал без сознания в холле «Вязов», окруженный полудюжиной громил, и не мог осудить американца за такой акт вандализма.
Драммонд повел себя так, как повел бы себя любой мужчина, особенно влюбленный. Повинуясь импульсу, он помчался в логово врага, не способный разумно мыслить. Подсознательно он понимал, что поступает как сумасшедший, что не сможет ничем помочь Филлис, если сам угодит в очевидную ловушку. Но когда девушка вопит, а человек, который любит ее, слышит это, аргументы разума идут лесом. А остатки осторожности покинули его, когда он увидел ее лицо, искаженное болью, в одном из окон. Потом она исчезла, словно кто-то оттащил ее от окна.
– Я здесь, любимая!
Издав этот дикий крик, Драммонд метнулся через дверь, которая вела в дом из сада. В лицо ему ударил сильный свет; на затылок обрушился сокрушительный удар. Хью Драммонд упал, смутно ощущая вокруг себя толпу, и провалился в милосердное беспамятство.
– Это оказалось слишком легко, – нарушил тишину глумливый голос Лэкингтона.