— Ух ты!.. Чуть было не захлебнулся, аха. Ладно успел, поймался за борт обласа…
Что-то уж очень громко рассказывал Натолий про то, как тонул… Говорил вроде бы и не для меня.
— Глубоко там, елошна… А на мне фуфайка, бродни — груза-а!
Все еще взволнованный случившимся, я торопил его:
— Бросай обласок, беги, грейся!
Костер был разведен далеко, за плесом. Высокий берег, лес, небо — все плотно сливалось в темноте, и потому издали огонь казался чем-то живым, чем-то волшебным, висящим в таинственном бескрайнем пространстве.
Я едва подтянул тяжелый облас к песку, мне надо было опрокинуть его, вылить воду.
Тут-то городские и оказали себя. Толстый подскочил, забулькотил руками к корме:
— А сумка где-е-е?!
Я наконец вспомнил о сумке с бутылками.
— Что, нет? Ну, загуляют сейчас щуки…
Толстый длинно выругался.
— Ему сме-ех…
Меня колотил озноб.
— Он что, нарошно, старик, купался? Да спробуй сам в такой воде… Спасать-то не кинулся — где… Давай торопись, ищи свои бутылки, а то затянет их песочком к утру…
Толстый забрел, было, по колено в воду, но, видно, она тут же остудила его порыв… Он мог бы сесть в обласок, пошарить шестом по дну, только где шест и где искать? Да сам Натолий наверняка не указал бы сейчас нужного места — совсем загустела ночь. А потом, толстый никогда не садился в обласок. В этой вертлявой долбленке надо уметь плавать. Купаться в холодной воде ночью он, понятно, не отважился. Матюгнулся еще раз и молча побрел к костру. За ним покорно потащился бородатый.
«Ну, ухари… И рыбу бросили!» Плюнул я им вслед, опрокинул облас, а когда вода стекла, сложил в него невод и схватился за мешок с уловом.
Сапоги вязли в песке… Одно меня тревожило, когда я, мокрый и злой, торопился на берег: весла Натолий упустил — как же мы завтра? Палками грести до Сохачьего? Удовольствие…
Натолий сушился у костра, так и этак вертелся перед жарким языкастым пламенем. Он был в штанах, а все остальное из его одежды висело на палках и курилось уже последним тепловатым парком.
Красив был сейчас хозяин Сохачьего. Его угловатое, загорелое лицо, поджарое, еще мускулистое тело бронзово горело на широких плечах и на витом спаде сильных беспокойных рук.
ebooksa