Второй — длинный, тощий, с острым нервным лицом — напористо просил показать, как она ловится, стерлядь.
— Можно, можно! — готовно подхватил Натолий, и это опять было странным — он никогда не брал посторонних к своим ловушкам.
…Розовая вечерняя дымка затягивала Сохачий яр, когда мы собрались проверять фитили. Натолий опять угодничал, предложил закинуть и невод в курье — двойная уха чем плоха?..
Третий из приезжих, а он носил короткую черную бороду под яркими пухлыми губами, уговорил нас устроить ночевку у воды — все лето он об этом мечтал…
— Так и сделаем, аха! — сразу согласился Натолий, с него спадала забота о ночлеге приезжих.
Хозяин Сохачьего, сколько я помню, всегда имел два обласка. Один — расхожий — развалистый, с нашитыми бортами и жестяными заплатами на покоробленном днище. Долбленка эта довольно верткая, но зато уж большая. В нее-то мы и уложили невод.
— Вы вот что, мужики… Выпивку давай сюда, — мягко, но настойчиво попросил Натолий толстого. — Зачем тебе этот груз таскать… Стемнеет, кустами идти, а как запнешься, да падешь — что пить после? Чулымску воду пить, так она без градусов. Нет, в облас Петка сядет, Петка все на реке умет, аха!
— А верно, оградим-ка бутылочки от случайностей… — длинный взял у толстого тяжелую сумку и поставил ее в широкую корму обласка.
Натолий оттолкнулся веслом от берега и еще раз предостерег городских:
— Вы, мужики, самым берегам, там дорожка натоптана. И только тиха, тиха! Рыбнадзор вечерами на реке доглядывает, не любит Кешка чужих… Чуть что — сразу в кусты хоронись. Эй, борода, чё у тебя в рюкзаке гремит? Травы натолкай, мало травы?!
Тих был, прекрасен Чулым этим поздним теплым вечером. Слева, над высоким козырьком черного берега, плавилось небо, отсветы зари ровно ложились на воду и медленно расходились от обласка розовыми перьями. Влажные золотые слитки лениво спадали с весел, мягко, радужными искрами, уходили в черную заверть воды.
Как не хотелось нарушать тишины, я осторожно спросил у Натолия — что на городских-то покрикивал?.. Он сидел в корме и правил обласком так легко, как только это умеет коренной житель Причулымья.
— Ну их подале! Раньше, помнишь, каждого я тут встречал, каждому помогал и в охоте, и в рыбалке. А теперь — ша! Сбиваю охотку по Чулыму, по тайге шастать — браконьеры все больше прут.
— И как же охотку сбиваешь?
— Да всяко-разно.
Яр, к которому правил облас Натолий, надвигался слева, весь он был какой-то пятнистый, источенный ярой вешней водой. Несколько длинных осиновых выворотней косо и низко спадали по его склону, их оголенные вершинные сучья мелко подрагивали в воде под напором сильных стрежневых струй.
Умеет выбрать Натолий стерляжьи места… Как раз под этим яром и ставить фитили — такие простенькие и такие добычливые ловушки. На легкие прутяные кольца нашивается частая дель, один конец ее завязывается на конус, а в другом-то оставляется втянутая вовнутрь горловина для прохода рыбы. Узка эта горловина…
И поставить донную ловушку — самое простое дело. Берут толстую проволоку, один конец ее крепят в воде за ствол или толстый сук полузатонувшего дерева, а другой, с грузом, выносят на быструю воду. Фитили, понятно, крепятся к проволоке на проволочных же поводках…
Извилист, бесконечен Чулым, и захламленных лесом яров у него не сочтешь. Вот и поищи ты, рыбнадзор, эти фитили. Ага, думай, гоняй туда-сюда лодку-дюральку, лазь в воду…
Только так я подумал о рыбнадзоре, подумал с сочувствием, как Натолий легонько пристукнул веслом о борт обласка: слушай, Петка!
ebooksa