Я отозвался, качнул плечами: слушаю…
А Натолий снова со знаком. Задержал поднятое весло, а греб он слева, и опять я понял наше условное — смотри на левый берег, Петка!
Вот те раз… Этого мы, конечно, не желали…
У пятнистого яра, на самом приплеске, белела дюралевая лодка, человек в ней что-то возился в корме, что-то он там. постукивал гаечным ключом.
Натолий закричал:
— Что, Кешка, загорам?!
— Мотор заглох, едри его… — лениво отозвался из лодки человек. — А ты куда это, Натолий, курс держишь? Или вечерний моцион… Смотри у меня, нарисую я тебе такую бумагу за стерлядку — до-о-лго платить будешь…
— Ты, перво, поймай меня, Кешка, — сыпанул мелким смешком Натолий. — А куда плыву, не твое дело, аха. У меня Петка-друг приехал, вот, чулымску ночь проведает…
Ну, Натолий! С умыслом кричит, криком-то и упредил городских о рыбнадзоре. Да они наверняка сами увидели Кешку, шли-то самым берегом.
— Дальше я поплыл, Кешка… До скорова!
Уже за яром, в устье довольно широкой курьи, городские вывалили к самой воде. Их донимали в кустах поздние летние комары. Мы подплыли, Натолий развел руками.
— Видели, мужики… Видно, сам шайтан Кешку у моих ловушек остановил. Кешка далеко, в Салтаках живет, ему туда на воду, не поплывет он на веслах. Так и будет мотор ладить, а то спать на берегу завалится. Нет, Петка… Не пойдет Кешка на мой Сохачий. Он все за стерлядь на меня наседает, штрафом грозит!
С унылым лицом городские стояли и дружно чесались. Тот, бородатый, раздирал себе шею — лют он, чулымский комар…
— Да, хреновина выходит… Сорвалось у нас со стерлядкой… — вздохнул длинный, его нервное лицо взялось красными пятнами. Он сбил на затылок рыжий берет и растерянно спросил: — Что же теперь прикажешь делать, а, батя?
— Как чё, промышлять надо! — выпевал своим быстрым говорком Натолий. — Дюралька у Кешки не на ходу, не кинется следом — неводишко в курье протянем. Вы дальше ступайте. Песок, плес начнется, а после карчу над водой увидите… Вот за нее нам и надо, будет вам сегодня уха!
Заря на западе отполыхала, нижний край горизонта над черной тайгой окрасился в спокойный нежно-зеленый цвет. Над рекой, было, потемнело, но вскоре светлый пояс Млечного Пути перетянулся через Чулым, раскидал по сторонам крупные яркие звезды, и они загорелись над притихшей землей по-осеннему строго и торжественно.
В конце плеса Натолий высадил меня, выкинул крыло невода с длинной веревкой и тотчас развернулся, растворился в мягкой речной сумеречи. Белые бусины поплавков медленно потянулись следом за обласком.
Городских со мной осталось двое, — длинный ушел на материковый берег готовить на ночь дрова и чистить картошку для ухи.
Натолий спускался по течению, мы с толстым шли хрустящим мокрым песком и тянули веревку.
…Эта первая тоня оказалась удачной. В тихой курье, в тинных закосках, ночами всегда стоит много разной рыбы. Когда стянули тяжелые крылья невода, даже Натолий обеспокоился: