— Короти язык, чё ты так? Какой-такой браконер Натолий?! Сто и двести лет на Чулыме живем, елошна… Я — остяк, хозяин тут!
Надо было поддержать Натолия.
— От таких хозяев не убывает ни в лесу, ни в реке…
— Так, так, Петка, не убыват, аха. Нам с Клавдей много ли надо. Клавдя моя совсем мало рыбы кушат… А невод, а ловушки — когда мне сидеть с удочкой? Мало работы, делов? Сена накосить, у меня корова — жорка… Не убыват от Натолия стерлядка, аха, не убыват налим, елошна…
— Может, замнем для ясности, — проговорил бородатый и щелкнул выключателем транзистора.
— Однако редко-редко кто с удочкой на низа поспешат. Сети, невода, самоловы в рюкзаках тащите, — не унимался Натолий. — А осенью, скажем… Шишка на кедре зеленая, а ее уж сбиват, а на озерьях… Приедут без собак, палят и палят… Одну утку убиват, а пять подранков в кочках дохнут… Как же таких людей называть? Варнаки они…
— Да прекратим, может, дебаты, батя… — поднялся с земли и оправил свой красный свитер толстый. — На наш с тобой век рыбки еще хватит!
Натолий опять ухватил меня за плечо. Теперь в его голосе не было раздражения, осталась горечь:
— Слышь, Петка… А Колька-сын на Сохачий яр вернется — Кольке хватит? У Кольки свой Натолий растет, ему достанется?
Я не ответил. Переглянулись городские, но, видно, не нашли, что сказать. Долгое, неловкое молчание зависло у костра.
— Уха готова, — вдруг закричал длинный дико и радостно. — Ложки наголо-о!
…Они спали между двух огней, городские. В этой северной нодье, которую устроил Натолий, было тепло и сухо, как в старом, прожаренном солнцем сарае.
И хозяин Сохачьего, свернувшись калачиком, спал.
Мне не спалось. Я смотрел на небо и ждал чуда — я целый год мечтал увидеть его.
И оно явилось, оно всегда является в эти последние августовские и сентябрьские ночи.
Вдруг померкли, потушились звезды, и на темном, разом похолодевшем небе, до самой мыслимой выси, проступил как бы гигантский веер.
Зачарованный красотой, замер, забыл, кто я и где я.
Вот они, столбы…
Чья-то невидимая, ловкая рука лениво играла тем огромным веером… Вертикальные полосы, чуть распадаясь вверху, то исчезали, то возникали опять, и всякий раз меняли свои нежные полупрозрачные цвета: розовый, зеленый, голубой, палевый…
Жила, трепетала горняя красота…
ebooksa