Кимяев зарделся лицом, опустил голову. Притихли за столом девки.
Тихон тут же заступился за парня:
— У нас не только Кимяев по брони оставленный… Кому-то и лес ворочать надо. Костя за троих успевает. А потом… — начальник широко улыбнулся. — Сам говоришь, что один такой на Чулым… Вот и бережем! А газета у вас свежая? Два дня не читал.
— Сёднишна! Поля даве принесла. Твою, конторскую, заносит.
Романов подвинул газету Прониной.
— Ну-ка, Дуняша, чего пишут… А, поди, не до каждых рук доходит газета. Рвут, однако, куряки несчастные…
Рыжая голова Дуняшки в свете огня полыхала светлым золотым шаром.
— Девки… Про наш колхоз заметка! Терентьича за хлеб хвалят. Рожков у нас не жадничат для фронту…
— Что на войне-то деется? — густо спросил Андрюха. Он сидел рядом с Кимяевым и накладывал заплатку на сапог. Возле мужика горела вторая лампа.
Дуняшка читала бойко, выразительно — это у нее от школы осталось.
«От Советского Информбюро. Вечернее сообщение 14 сентября.
В течение 14 сентября наши войска вели бои с противником западнее Сталинграда и в районе Моздока. На других фронтах существенных изменений не произошло».
— Чего в рот воды набрала. Или все? — покосился Андрюха.
— С фронта все… — Дуняшка потрясла газетой. — Тут еще пленного немца напечатали. Жалобится, гад такой!
— Читай! — приказал Андрюха.
Признание Некоего Рудольфа Куммера было довольно длинным. К концу чтения Дуняшка подняла голос:
«Теперь многие солдаты уже не думают о победе. Их страшит будущее. Особенно пугает надвигающаяся русская зима».
— Не привечат русская зима вражину! — Андрюха от радости затряс лохматой головой.
— Нам и зима в защиту… — с тихой улыбкой добавила Дуняшка. — Недаром сказано, дома и родные стены помогают.
— А как же он расплылся, немец… — поднял от сапога голову Андрюха. — Ведь он на тыщи верст по нашенской земле растекся — беда!