– Почему ты его так назвал?
– Потому что на сцене он как деревяшка, чисто для декорации. Впрочем, его можно использовать в Голсуорси – там много таких ролей. Но еще из-за Дульче. Ну ты понял – Дульче и Декорум. Дошло?
– Боюсь, что нет.
– Ну как же! Ты что, не помнишь:
– Это что такое?
– Это Гораций. Я думал, все знают. «Сладостно и достойно умереть за родину».
– А Моулы тут при чем?
– Госссподи! Дульче и Декорум. Потому что ее зовут Дульче и она весьма сладостна, а он – декоративен. Ну, дошло наконец?
– Так себе шуточка, если хочешь знать.
– Уже не хочу.
– Фы, конешно, согласны с тем, што я скашу: они пытаются исобрасить
– Но им бы все равно не удалось найти подходящего актера и изобразить Проктофантасмиста на сцене надлежащим образом… как следует… с полным пониманием…
– Если пы они попросили меня, я пы сам попытался, хоть моя феликая скромность… э… как это?
– Вмешательство? Вмешалась? В общем, помешала бы присущая вам скромность. И еще вам пришлось бы сбрить бороду.
– По срафнению с Гёте таше порота… Как это кофорят… пестелица.
–
В общем, «Фауст» был поставлен и получил широкое одобрение, доказав, что «Гильдия актеров» в самом деле серьезный коллектив, стремящийся донести до жителей Торонто шедевры мировой драматургии; и это во времена, когда гастролирующие труппы из Англии и Штатов реже навещают город из-за растущих расходов и жестокой конкуренции со стороны кино. Нас хвалили за оригинальные декорации в виде силуэтов, представляющих Нюрнберг, ведьмину кухню, тюрьму Маргариты и все остальное, по необходимости; силуэты выделялись на фоне искусно освещенного занавеса, создавая «впечатления» вместо грубых «изображений». Хвалили и музыку, сочиненную великим доктором Декурси-Парри. Бедного Мервина Рентула критики сбросили со счетов, обозвав «деревянным»: они не знали, как трудно не выглядеть деревянным, когда рядом с тобой на сцене Дарси Дуайер, собравший все лавры в роли Мефистофеля. Нюэлу Коннор превозносили как новую звезду, открытую «Гильдией актеров», и кое-кто совершенно нетактично замечал, что она смотрится на сцене гораздо лучше некоторых других актрис; критики – не джентльмены. Совершенно неожиданно похвалили и меня в одной из газет; правда, в таких терминах, которые меня совершенно не обрадовали.
В именованной роли я появлялся только единожды, в самом начале пьесы. Фауст уходит, оставив мантию и шапочку, а Мефистофель надевает их и говорит с Учеником, который приходит просить совета по поводу занятий. Ученик держится раболепно – таких можно встретить среди магистров и аспирантов в сотнях университетов; он соглашается на все предложения дьявола. А прежде чем уйти, просит мнимого великого ученого написать что-нибудь у него в книге. У нас вышел длинный бессмысленный спор о том, что это может быть за книга. Неужели альбом для автографов? Очень вряд ли. Возможно, томик Аристотеля. Мефистофель берет книгу и дальше, по пьесе, пишет в ней. Именно тут происходил один из звездных моментов Дарси: он брал книгу и плевал в нее. Да не притворным сценическим плевком, а по-настоящему, смачно харкал. После чего Ученик почтительно берет книгу и читает то, что там написано:
Вот что написали в торонтовской газете «Дейли мейл»: «Мистер Джонатан Халла представил подлинно готический образ Ученика, но решение режиссера включить его видную археологическую фигуру в последующие сцены массовки было, вероятно, не слишком удачным».
С того дня Нюэла постоянно припоминала мне «археологическую фигуру». Что это значит? Высокая? Костлявая? С большим носом? Я решил, что это означает «средневековая», в противовес «античной», и на такой интерпретации настаиваю по сей день. Конечно, в сцене Вальпургиевой ночи я выложился весь – я выступал в хоре чародеев, голый до пояса и выкрашенный в зеленый цвет. Я просил Ангуса дать мне самому раскраситься в зеленый, но он не согласился: ему нравилось растирать мою грудь, и у меня не хватило духу отказать ему; впрочем, я принял меры предосторожности, чтобы он ограничился торсом.
ebooksa