Сумеречный Сад

Что это была за ария? Я переворачиваю телефон и вбиваю в поиск то, что помню. Интернет помогает исправить написание.

O soave fanciulla. Паваротти. Дуэт.

Куча ссылок, даже видео.

Я смотрю по сторонам. В кафе набиваются утренние посетители, поэтому я достаю наушники из кармана куртки и включаю видео.

На экране появляется живое выступление, и вот они – Паваротти и блондинка. Мирелла Френи.

Они поют.

Субтитры есть, но я не обращаю на них внимания, смотрю только на выражения их лиц, губы, взгляд – пока они поют всем сердцем. Я закрываю глаза и мысленно возвращаюсь к вчерашнему выступлению в Саду.

Ария, музыка, рай.

Мастерство Пуччини и слияние талантов Паваротти и Френи… Слишком много. Неведомая мне до этого момента тоска проводит пальцами по моей душе, вызывая боль такую острую, что она становится похожа на наслаждение.

Что это за желание? Хочу ли я на себе испытать человеческую страсть, как в «Богеме»? Неудивительно, что в этот момент неверности в моей голове всплывает лицо Сэма, не Остина.

Но я оплакиваю – а я почти в слезах – не любовь. По крайней мере, не просто любовь.

Я плачу по целостности.

Я ищу человека, или место, или ощущение, которое не могу описать никаким другим словом, как Дом.

Не знаю даже, существует ли в мире эта фундаментальная пропавшая часть меня. И я плачу не о целостности, а о невозможности целостности.

Эту жажду невозможно утолить. Сад разворошил ее и уничтожил меня. Я не смогу вернуться к прежней жизни, к подавлению и отрицанию. Как можно снова притворяться, что не существует ничего, кроме таблиц и финансовых отчетов?

Анамария приходит с омлетом, ставит керамическую тарелку на обшарпанный стол. Ее глаза расширяются в изумлении, когда она замечает мои слезы.

– Курочка моя, что случилось? – Она кладет теплую и тяжелую руку мне на плечо, склонив голову, изучает мои глаза.

Я качаю головой, выдергиваю наушники, роняю их на стол.

– Ничего, все в порядке. Просто музыка грустная.

Она мельком кладет руку мне на затылок, затем заправляет мои волосы от лица.