Вечер, до заката еще час. По небу плывут размытые облака, воздух влажный.
Я люблю бывать здесь в темное время дня, когда по бокам асфальтированных дорожек оживают фонари один за другим, заменяя солнце. Они, конечно, не похожи на полюбившиеся мне глобусы, но все равно в их свете новорожденные кленовые листья возвышаются, как соборы весенней зелени.
Но сегодня, кажется, сумерки закончатся дождем.
Идет ли дождь в том Саду? Там, где я умудрилась лишить весь мир Чарльза Диккенса?
Я должна вернуться как можно скорее. Я уверена в этом.
Несмотря на то, что время там стоит на месте – возможно, все гости застыли и ждут, пока я верну Ч. на место, обращу вспять увядание – Диккенс пропал из моего мира тоже, и это все меняет.
Ба была в Саду – и это тоже все меняет. Значит ли это, что я могу взять кого-то с собой?
Я уже решила быть более откровенной с Остином. Возможно, его реакция станет решающим испытанием для наших отношений.
Начинает смеркаться. Я иду слегка за ним, засмотревшись на маму с дочкой. Они кидают кусочки хлеба в воду, где утки уже пытаются обогнать друг друга в гонке за намокшим лакомством. Девочка радостно смеется каждый раз, когда птицы ныряют за кормом.
– Рваная свинина? – бросает Остин через плечо.
Он имеет в виду «Мексиканское барбекю с дымком от дяди Чака» – его любимый фургон-кафе. Он решил поужинать там, после того как я предложила встретиться в парке.
– Хорошо. Конечно. И картошку. – Я еще задерживаюсь, наблюдая за мамой с дочкой.
– Картошку? У них легендарные чипсы с гуакамоле.
– Картошку.
Остин продолжает идти молча.
Взяв сэндвичи, мы садимся на скамейке неподалеку от фургона. Я устраиваю на коленях красную бумажную тарелку с рифленой картошкой, ставлю бутылку колы на землю.
– Ты только попробуй, Келси. – Он толкает ко мне контейнер, доверху заполненный чипсами из тортильи.
Я качаю головой.
– Аллергия.
– На чипсы и гуакамоле?