– Подожди немного. Стой тут.
Отхожу от него, едва бросая взгляд на ворота, будто я только гуляю по улице, размышляя.
Водопады сахарно-розовой бугенвиллии, пудровый запах сирени. Звон изящных серебряных приборов по сверкающему хрусталю и тонкому фарфору. Мой собственный таинственный сад, как у сиротки Мэри Леннокс, животворящий сад –
– Окей. – Я поворачиваюсь к Остину, касаюсь ключа пальцами, на всякий случай. – Пора.
Прикрываю глаза, почти в молитве, и толкаю ворота.
Не открывается.
Я снова толкаю, но ничего не происходит.
Прощаясь с надеждой, я упорствую и вставляю ключ в замочную скважину.
Стараюсь не смотреть на Остина – должно быть, рот открыт, брови подняты, лицо выражает только тревогу.
Ворота открываются, я толкаю дверь, приминая сопротивляющуюся траву, протискиваюсь внутрь. Прислушиваюсь, пытаясь уловить звуки грандиозного вечера, но меня оглушает стук сердца в ушах.
– Иди сюда, – я подзываю Остина.
Он стоит на улице, смотрит на меня сквозь прутья ворот.
– Ты шутишь.
– Просто пойдем. – Рука устала держать створку под напором растительности.
– И это, по-твоему, «великолепный и огромный» сад? Пустырь?
Я очень стараюсь не терять творческий настрой, но Остин только осложняет ситуацию. Во мне разгорается искра раздражения, но я пытаюсь ее потушить.
– Ты мне веришь?
Слова попадают в яблочко – как он может ответить «нет»? – И Остин проскальзывает внутрь, осторожно, чтобы не испачкать рубашку и плиссированные брюки о ржавый металл.
Солнце уже зашло, последние лучи слабо просвечивают сквозь высокие кустарники. Я продвигаюсь в тени, всем существом сосредотачиваясь на той стороне зарослей, на волшебстве и красоте…