– Она знала, что вы заставите ее… что от нее потребуют родить еще ребенка. Она сказала вам. – Я пальцем указываю на Садики. – Она сказала вам, что не может снова иметь детей, снова пережить потерю, снова отдать кому-то свое сердце…
Я задыхаюсь, слова иссякают.
– Ты обвиняешь меня, Рассказчица? – Садики расправляет плечи, подняв голову.
– Почему нет? Вы все время с ней, словно… словно наседка! Вы наверняка знали, как она страдала, как отчаялась…
– Поэтому ты здесь! Чтобы отвлечь ее историями! – Садики кричит на меня, но я чувствую в его словах горе утраты.
– Ха! – Багадур фыркает. – Отвлечь царицу историями о матери, потерявшей ребенка!
Менкаура склоняется вперед.
– Это так, Рассказчица?
Я перевожу взгляд с одного мужчины на другого.
– Нет. То есть да, но не в этом… Эта история должна была дать надежду…
От ярости царь вскакивает на ноги и смотрит на меня сверху вниз.
– Твоя обязанность – помочь ей забыть о прошлом! Не напоминать, не заставлять снова переживать утрату!
В груди жжет.
– Вы думаете, она может забыть? Что мать способна забыть о смерти своего ребенка? Тогда вы идиот! Женщина не может забыть такую утрату, но может исцелиться. Я пыталась помочь ей! По крайней мере помочь начать жить снова.
Плакальщицы ахают, услышав оскорбление, Садики и Багадур отшатываются от меня, будто сейчас в это место ударит молния.
– Жить, – Менкаура повторяет слово. Я слышу в его голосе грусть, но в основном – презрение.
И впервые я понимаю – почему я не задумалась об этом раньше? – что этот человек – мой отец.
– Жить, – он говорит еще раз. – Что ж, Рассказчица. Ты не справилась.
Я пытаюсь вдохнуть, но воздух застревает между губами и легкими, и я чувствую только полость внутри. Пустоту.
Я склоняю голову, злость покидает мое тело и уходит в плиты пола.