Спазм проходит. Я двигаюсь.
Мы ходим короткими дистанциями, вся камера оказывается не больше шести метров в длину.
– Лучше? – Он щурится, пытаясь разглядеть мое лицо в свете лампы.
Я стараюсь улыбнуться. Киваю.
– Надо двигаться помаленьку каждый час бодрствования. Иначе никак.
Он ведет меня к стене, помогает сесть. Я медленно и болезненно снижаюсь, затем падаю на пол с небольшого расстояния, но даже так на глазах появляются слезы.
– А теперь… – Он садится рядом. – Как тебя зовут?
– Келс… Кепри. Меня зовут Кепри.
– Ах, новая Рассказчица. И как же поживает царская жена? Все еще ищет забвения в багадуровых
– Она мертва. – Моя голова падает на грудь.
Старик вздыхает. К счастью, продолжает молчать.
Позже – не знаю, сколько времени прошло, возможно, я даже поспала – я шепчу вслух мысль, которую не могу распутать в голове.
– Я думала… я думала, самое сложное – справиться со страхом, что меня отвергнут. Что моя работа, моя история… что другие меня невзлюбят, станут избегать. Или высмеивать. Или игнорировать. Я была готова. Готова пойти на этот риск ради красоты истории, чтобы воплотить свою творческую энергию.
Он медленно кивает треугольным подбородком. Мы сидим плечом к плечу.
– Но то, что произошло… это даже не пощечина. Это…
– Ты думала, что можешь ее вылечить.
Я смотрю на его профиль.
– Откуда вы знаете?
Он грустно улыбается – не мне, а куда-то в темноту.
– Потому что я – ее музыкант. – Он вздыхает. –