Нечто из Рютте

– Почему?

– Не хочу заголяться перед другими мужиками, глазеют они.

– А я, по-твоему, не глазею?

– Нет, вы не такой, как они.

Они поднялись в башню, но солдат не отставал:

– А в чем же я не такой?

– Вам все равно, а холоп ваш таращится, а монах украдкой глядит, словно ворует. Вроде не смотрит, не смотрит, да и зыркнет.

– Ясно. А что ты в шаре видишь?

– Так я ж вам сказала, все, что вас касаемо, – говорю, а что не касаемо – шар говорить не велит.

– Не велит? – удивился солдат. – Как это он тебе не велит?

Агнес опять уставилась на него. Молчала с укором и ответила, как отрезала:

– А вот так. Не велит, и всё. Не знаю как.

У двери Волков остановился, скривился от боли.

– Что, нога болит? – спросила девочка.

– Заходи, не стой. – Солдат чуть толкнул ее в спину.

Едва переступив порог, Агнес сразу скинула платье, залезла на кровать, уселась так, чтобы грязными ногами не пачкать перину, и сказала:

– Я сейчас в шар погляжу, а потом вас полечу.

Солдат, тяжело хромая, достал из ларца шар и протянул ей его. Девочка схватила шар так, как голодный схватил бы кусок хлеба, и сразу, словно в омут, кинулась в него смотреть. И тут же заулыбалась. Смотрела она долго, долго и неотрывно. Только дышала часто, словно бежала куда-то, а потом ее начало вдруг потрясывать, передергивать, словно судорогами или как от озноба, но она продолжала улыбаться, только как-то уже вымученно, а трясло ее все сильнее. Солдат не выдержал и выхватил шар из ее рук, а Агнес повалилась на бок на кровать, зажмурилась крепко и закрыла лицо руками. И лежала так, а потом с трудом села, затем слезла с кровати на пол, присела и помочилась, не разжимая глаз. Волков ошарашенно глядел на нее и, видя, что она так и осталась сидеть, спросил:

– Эй, ты в своем уме-то?

– В своем, в своем, – холодно ответила Агнес, встала, покачиваясь, подошла, подняла платье, медленно надела его и снова зажмурила глаза. Стояла, терла их.