Но все закончилось на удивление спокойно. Настолько спокойно, что солдату даже не верилось. Ему не пригодились все приготовленные слова и фразы. Барон спустился во двор, заглянул в телегу, осмотрел вурдалака, взглянул ему в лицо, вернее, в часть лица, так как одна половина с левым глазом просто выгорела. Барон стоял у телеги и молчал, пока солдат пересказал ему историю о том, как молодой барон превратился в кровососа. Фон Рютте выслушал, а потом произнес спокойно и тихо:
– Похороните его, Фолькоф, – и, чуть помедлив и осознав, что на кладбище это невозможно, добавил: – Найдите ему место. Хорошее место.
– Я все сделаю, господин барон, – чуть рассеянно произнес солдат.
– Вы молодец, Фолькоф, – сказал барон. – Вы настоящий рыцарь. Я рад, что встретил вас.
И пошел к себе в покои, а все еще растерянный Волков остался стоять возле телеги, ничего не понимая. И тут до солдата дошло. Он вдруг подумал, что не только госпожа Хедвига знала о своем братце, но, возможно, и барон знал о своем сыне. Волков готов был биться о заклад, что барона не удивил убитый вурдалак. Солдата это почему-то стало сильно злить. Он захотел сказать пару слов барону, а тот уже ушел, и дальше стоять во дворе коннетабль не мог, ломило ногу.
Непривычно было просыпаться от того, что в окно светит солнце. Оно встало уже давно, а солдат все еще валялся в постели, не спеша вылезать из перин. По сути, дел для него больше и не было. Вурдалака похоронили за околицей с мечом и доспехом, со всеми рыцарскими почестями. Крест на его могиле поп ставить не велел. Крутец пообещал привезти на могилу большой камень, а барон даже не пришел на похороны сына. Наверное, он его уже давно похоронил. А Волкова, валявшегося в перинах, посетило чувство, которое он давно не испытывал. Это было чувство мира. Чувство отсутствия войны, когда измотанный бесконечными стычками солдат вдруг понимал, что ему больше ничто не угрожает, враг повержен и теперь можно отдыхать в приятном ожидании своей доли добычи, при этом у него, если не вставать с кровати, ничего не болит.
Ёган принес ведро теплой воды, и только тогда Волков выполз из постели. С удовольствием помылся, надел чистую одежду и, не замечая слабой боли в ноге, спустился во двор, где увидел Агнес. Она издали ему поклонилась:
– Доброго утра вам, господин.
– Здравствуй, здравствуй, тебя кормили?
– Да, господин. Управляющий велел давать мне еду, пока не откроется новый трактир.
– Хорошо, – сказал солдат, но видя, что девочка продолжает идти за ним, спросил: – Что еще?
– Хотела узнать, не надо ли чего? Может, нога болит? Могу боль зашептать.
Солдат остановился, пристально посмотрел на нее:
– А кто тебя этому научил?
– Бабка моя. Всегда, когда кто-то из детей убьется, она и кровь, и боль заговаривала.
– Да? А что ты взамен хочешь?
Девочка молчала, смотрела на него. И он сказал:
– Забудь про шар. Это сатанинский глаз. Монах в книге прочел, что он пьет жизнь из тех, кто в него глядит. Я его разобью.
– Не бейте его, господин. Коли нельзя в него глядеть, я и не буду. А коли понадобится – я в него гляну и все увижу, пусть цел будет.
– Иди, – сухо сказал солдат.