Канцтовары Цубаки
Не желая отвлекать ее, я попрощалась одними жестами и побрела по тротуару куда глаза глядят. Она помахала мне вслед.
Чтобы не распахивать огромный зонт на такой узкой улочке, я старалась шагать под кронами больших деревьев. И добрела до парка, заставленного огромными скульптурами, где в самом центре располагался Музей современного искусства. Лучшего укрытия, пожалуй, и не найти.
Осмотрев экспозицию, я зашла в буфет, попросила стакан лимонада и присела за ближайший столик. Окно буфета было распахнуто настежь. За ним, сквозь дымку дождя вперемежку с градом, просматривался лотосовый пруд. В этом музее всегда так, подумала я. Как ни придешь сюда, настроение вечно одно и то же. Очень скоро перестаешь понимать, в каком времени ты находишься.
Лимонад оказался слишком сладким и кислым до невозможности. Но оставлять его недопитым было жалко, и, глядя на лотосы, я постепенно осушила стакан до дна. Никаких посетителей, кроме меня, в музее не было. Огромная фреска на противоположной стене, тюлевые занавески в стиле ретро, оранжевые стульчики за столиками вокруг — все они как будто прислушивались к голосу моего сердца.
И тут внутри меня что-то заскрежетало и сдвинулось с места. Сперва я подумала, что просто хочу в туалет. Но нет же. Скрежетало не в желудке, а в сердце. Из крохотного семечка на свет пробивался мягкий, хрупкий росток и давил изнутри, точно узник, пытающийся разрушить стены своей темницы.
Мне захотелось писать об этом. Выплеснуть это все на бумагу. Прямо здесь и сейчас. То было внезапное озарение.
Буквы Сиракавы-отца буквально срывались с кончиков моих пальцев. Прямо родовые схватки, подумала я. Так и тянуло вцепиться в шариковую ручку.
Спохватившись, я открыла рюкзак. Увы! Никаких письменных принадлежностей, как назло, я с собой не взяла. Беспомощность охватила меня. Тоже мне потомственная каллиграфесса!
Ладно. Некогда сопли размазывать. Ближайшая цель — найти, чем все это записать…
— Прошу прощения! — окликнула я буфетчика, полоскавшего за стойкой стаканы. Похоже, моя неприкаянная фигурка давно уже озадачивала его. — У вас не найдется карандаша и бумаги? Что угодно, лишь бы записать!
— Разве что вот это… — отозвался буфетчик. И, достав из кармана фартука шариковую ручку, неуверенным жестом протянул ее мне. — А из бумаги — только бланки для счетов. Ничего? — добавил он, словно извиняясь.
— Ничего, бланки тоже сгодятся. Можно парочку?
В любую секунду буквы отца Сэйтаро могли заснуть в моем сердце уже навеки.
— Ну, этого сколько угодно. Понадобится еще — говорите…
Получив от буфетчика заветные ручку с бумагой, я ринулась обратно к столику.
Глубоко вздохнув, я уняла бурю в сердце. Расслабила пальцы левой руки. Такие любовные письма обычно пишутся левой.
