Бранкалеоне

Ослов захватили, а потом учинили совет, что делать, и заключили, что следует сжечь их живыми; это было исполнено под горестный рев несчастных животных, совершенно ни в чем не виновных. А так как общее негодование было весьма велико, каждый наперегонки с другими нес из своего дома столько дров, сколько мог, и нагромоздили огромнейшую груду; костер был так велик, что огонь перекинулся на соседние дома; повеял ветерок, и пламя так расползлось, что заполыхала почти вся деревня; из-за этого ее потом прозвали Погорелой.

Пока сказывал огородник, осел усердно внимал, а как дошло до сожжения ослов, исполнившись глубокой скорби, принялся реветь так зычно, что перепугал всех окружающих. Покупщик принужден был поверить всему, что говорил огородник, но при этом раскаялся в сделке и сказал так:

— Друг мой, мне надобен осел, поэтому я пришел на рынок, думая купить осла, а не другую какую скотину. Поэтому я против нашей сделки, ибо никак не хочу иметь эту скотину в доме. Почем знать, что со мной может приключиться? Я примечаю, что он — много большее, чем просто осел, а этого мне не нужно: он, чего доброго, удерет со мной какую-нибудь штуку, и я буду вечно жалеть, что его купил.

Помню, недавно один дворянин, мой знакомый, нуждался в домашнем слуге, и был ему предложен такой, который, будучи в доме, выказывал, что весьма ловок и годен даже князю услужать, а так как сознавал редкие свои качества, гнушался низких работ по дому и, коротко сказать, желал скорее приказывать, чем служить. Оттого хозяин в недовольстве уволил его из дому. Тогда этот нахал, словно прогневленный, сказал, что не ждал такой награды за свою службу, ибо при его качествах скорее заслуживает, чтоб его ласкали и удерживали силой, чем увольняли; и он-де почитает своего хозяина невеждою. «Что поделаешь, — молвил хозяин, — мне нужен всего только человек, который заботится о моих делах, а потому подыщи себе другого хозяина». Так говорю и я: мне не надобен осел вроде этого, поэтому забирай его себе, а я заберу свои деньги.

Глава XIX. Как осел был продан крестьянину и что с ним случилось

Огородник был ошеломлен его решением, а также весьма огорчен, как потому, что видел великую ценность этой скотины пренебреженною, так и потому, что близился час закрытия рынка, а другого покупщика не оказывалось. И пока он, удрученный, рассуждал сам с собою о великом разнообразии людских обычаев и желаний, подошел к нему крестьянин неказистого вида: тот прилежно рассматривал ослиные стати, и казалось ему, что этот осел прекрасней всех, им виденных, так что он решил купить его и начал торговаться. Огородник сказал ему, что привел сюда осла на продажу и что многие богачи торговали у него эту скотину, но без успеха, ибо слишком она дорогая. Потому он, огородник, такого мнения, что эта скотина не по нему (он считал крестьянина бедняком), так пускай не тратит время зря.

— Друг, — отвечал тот, — хоть я и крестьянин и по худому моему платью кажусь тебе человеком низкого состояния и безденежным, однако же ты ошибаешься, ибо и того и другого найдешь у меня сколько нужно. Свойство невежды — судить вот так о человеке по внешности и бедной одежде: ведь и золото обретается дурно одетым, ибо покрыто землею, однако почитается великой ценностью. Люди разумные и основательные рассматривают не то, что снаружи, как поступают женщины, но скорее то, что внутри. Итак, коли захочешь вести со мною дело, узнаешь, что я совсем не то, что тебе кажется, а я говорю тебе, что никто не постиг достоинств и качеств этого осла, коли он остался непроданным. Я же вполне постиг оные и говорю, что он стоит столько-то, и столько я намерен тебе дать.

С этими словами он запустил руку в кошель, полный денег.

Огородник, видя такую большую сумму и понимая, что предлагают ему плату, до какой никто не доходил, не пошел на попятную и тотчас дал согласие. Взяв деньги, он передал ему осла и вернулся домой рассказывать хозяину обо всем происшедшем; тот раскаялся, что продал осла, и едва не отправил огородника обратно, чтобы его выкупить. Но жена ему перечила, напоминая о былых невзгодах.

Привел покупщик осла к себе домой, обласкал и поставил в стойло, где был еще один престарелый осел и пять-шесть голов рогатого скота. Осел немало негодовал, видя, что водворен в таком подлом месте и среди незнатной скотины, и почитал себя далеко падшим из первоначального своего состояния, так что не по вкусу ему пришлись ни ласки крестьянина, ни предложенная снедь, добрая и обильная. Из-за этого он кипятил себе мозг, как поступают недовольные честолюбцы, не находящие удовлетворения своим честолюбивым желаниям.

Посреди ночи старый осел поднялся помочиться, как это присуще старикам, заметил, что новый товарищ не спит, но то и дело вздыхает, и, думая, что он чем-то болен, пожалел его. Он приветствовал его и справился о здоровье, советуя, если какая телесная боль ему досаждает, громко зареветь: тогда-де хозяин, услышав, придет посмотреть на него и даст подобающие лекарства.

Тот благодарил за доброжелательство и поданный совет и сказал, что его болезнь не нуждается в телесном врачевании, ибо не телесная немощь, но глубочайшая печаль его снедает.

— Может быть, — возразил старый осел, — тебе необычною кажется перемена жилья и хозяина? Так бывает с каждым на первых порах, но это дело маловажное; ободрись, ибо ты оказался в хороших для осла условиях: у тебя в достатке будет тучной травы, и хороших отрубей, и другой отменной снеди. А что до трудов, так как мы будем вместе, они будут не столь велики и тяжелы, чтобы не снести их с легкостью. Коротко сказать, знай, что наш хозяин внимателен к своей скотине, я тебе в том ручаюсь.

— Твои слова, — отвечал тот, — немного прояснили мой хмурый дух, и так как я вижу в тебе такую любовь, то хочу объявить тебе о моем положении и участи, а также о моей печали, а вместе и получить от тебя какой-нибудь совет.

И он изложил все течение своей жизни до сего часа, в том виде, как это выше описано. К этому он присовокупил:

— Теперь знай, мой дорогой отец (я буду так тебя называть, и по твоим летам, и по твоей доброте), что я весьма удручен, видя себя столь униженным: от служения знатной особе я взят и поставлен служить незнатной, от коей не могу ожидать ничего, кроме обращения низкого, сурового и далекого от всякой сладостной учтивости. И хотя ты уверяешь меня, что это добрый хозяин и что он хорошо обращается со своей скотиной, ты так говоришь оттого, возможно, что не видал другой участи, а познай ты перемену, подобную моей, ты бы так не говорил.

— Ты заблуждаешься, — возразил тот, — я тоже был с юности в службе у знатной особы, употреблявшей меня в различных надобностях. Правду сказать, я не видывал службы тяжелее; знай, чем могущественнее люди, тем больше презирают они того, кто им служит. Нужды нет, что ты осел добрый и способный, ибо для них достаточно видеть свое величие и низость ослиной природы и участи. И хотя не требуется приводить тебе на этот счет доводы и примеры, так как ты сам это испытал, однако к вящему твоему утешению я хочу кое-что сказать. Знатные люди держат в доме ослов не из нужды в них, но по некоей сумасбродной прихоти (им ведь определены служить лошади, причем самые красивые), так что те не видят от них никакой любви. Они у себя донимают ослов на разный лад, а коли те околеют в своем убожестве, это не причинит хозяевам ни малейшего огорчения. Оттого их власти надлежит бежать, как несчастья, а не желать ее. Но, может, лошадям у них живется лучше? Нет, их труды несносны, а если бедняги не потрафят причудам хозяев, те кричат: «Ну, будет с меня!» — и тотчас гонят их из дому, нимало не помня об их былой службе.

Помню, служил у моего хозяина добрый конь (питавший ко мне великую любовь), который никогда не упрямился и неизменно служил ему к великому его удовольствию. Этот несчастливец — когда однажды хозяин ехал на нем, да еще посадил на круп своего друга и направил коня весьма крутой и каменистой дорогой — поневоле преклонил колени, целуя общую мать[117], так что друг свалился с крупа. Прогневленный хозяин спешился и, выхватив кинжал, неистово колол коня в бока, покуда не убил. И толку не было, что конюх напоминал ему о добрых качествах коня, о верной его и надежной службе, какую тот нес неизменно. Вот как ценится служба у знатных людей, которые всегда, попользовавшись конем, покуда он в силах трудиться, вместо награды за службу и пособия в старости продают его какому-нибудь лодочнику или еще кому, а тот обрекает его мучиться хуже прежнего.

Не так бывает с тем, кто служит хозяину низкого положения, ибо тот являет ему величайшую любовь, сам за ним ухаживает, чистит собственными руками и, словом, много о нем думает, как ты сам теперь убедишься. Поэтому ободрись и не давай дымным мыслям затянуть твой мозг, да не брезгай обществом другой скотины: чем подлее ты ее мнишь, тем доброжелательней и приятней в обхождении она для тебя окажется, ибо они все по природе добрее некуда. И так как они нам ровня и не знатнее нас, меж нами будет подлинная и самая прочная дружба, и будь уверен, что от них не будет тебе никакой обиды. Знай, что хотя общение с великими и знатными зверями, по-видимому, ведет за собою нечто выгодное для репутации, однако же содержит больше опасности, нежели чего-нибудь другого. Ибо репутация, будучи всего лишь дымом, не поможет ни в чем и не сделает так, чтобы другие звери не причиняли тебе неудовольствий, когда им захочется, без всякого к тебе уважения. На этот счет я приведу тебе современный пример, именно одного осла, бывшего моим другом.

Он жил у хозяина, имевшего много коней в стойлах; дня не проходило, чтобы они его не кусали или не лягали, так что на нем всегда где-нибудь видно было рану. В конце концов они его убили — таков был плод, пожатый им от почтенной компании и общества, которыми он кичился, почитая нас презренными ослами. Посему я снова говорю тебе: ободрись и благодари удачу, которая исторгла тебя из непереносимых мучений и привела туда, где ты найдешь покой, сообразный твоей природе.