«Конечно, доводы нашего брата весьма прочны и, как хорошо видно, произведены обширнейшим разумением; посему я не имею оснований их порицать. Мне остается только предложить средство самое сильное и самое действенное, чтобы уберечься от дурных следствий желанной свободы, им предвещаемых. О сем средстве он не подумал, оттого что ему не было времени о том подумать; оно вот какое. Пословица говорит: чего не может один, могут двое, а чего не могут двое, могут трое. Эта пословица должна показать и открыть всякому, что если один не имеет довольно сил, чтобы противиться сильнейшему врагу, пусть позаботится вступить в союз с другим или с несколькими, ибо так он умножит свои силы и будет способен не только отбиваться от врага, но и одолеть его. То же сможем сделать и мы в том случае, если увидим, что не можем противостоять могуществу людей, когда против них взбунтуемся; мы сможем, повторяю, заключить союз с другими животными, враждебными людям, каковы почти все они, и, укрепившись таким способом, защищаться от преследований. Итак, ввиду того что это решение не так вредоносно и опасно, нижé невозможно, я думаю, наш брат теперь его одобрит».
«Благодарю тебя, — отвечал тот, — за похвалы моему разумению, которые, надо думать, происходят от доброго расположения. Однако я чувствую, что обязан с величайшею искренностью сказать кое-что о предложенном тобою средстве: оно кажется мне одним из тех, которые, будучи применены, приносят скорее ущерб, чем пользу. Таково было решение одного нашего друга, который, чтобы избавиться от досаждавших ему слепней, коих иные называют паутами, бросился в ближайшую реку, думая уморить их и освободиться, но утонул сам, не в силах бороться с напором волн, и вышло много хуже, чем было. Каковы будут те животные, с которыми мы сможем войти в союз, чтобы сопротивляться людскому могуществу? Я никого такого не знаю; более того, мне ведомо, что все, кто мог бы подать помощь, не менее нам враждебны, а может, и больше, чем люди. Нам скорее следует их страшиться, так как под видом союза они бы истребляли нас и мы дошли бы до положения еще худшего, ибо люди, в конце концов, ничего от нас не хотят, кроме службы, а враждебные звери захотят нашего мяса. Брат мой, будь уверен, что даже союзы с друзьями и родичами не бывают прочны и надежны, а тем более — с врагами. Причина этого в том, что каждый наблюдает свою корысть и, видя отличную возможность, не желает от нее отказываться. И если враги, особливо природные, объединятся, одному не по нраву будет выгода другого. Ты, может, думаешь, что звери захотят принять такой союз против людей для защиты нашей свободы? О, ты глубоко заблуждаешься; будь уверен, не найдется никого, кто пошевелится нам помочь, если не увидит в том большой выгоды. Я хочу рассказать тебе два примера, из которых ты ясно поймешь, что я говорю сущую правду и что предложенное тобою средство было бы, как я сказал, скорее вредно, чем выгодно.
Располагалась на неких приятных пастбищах республика зайцев; они пользовались там всеми удобствами и всякою отрадою, какой только могли желать. Но как бывает в сем свете, что удовольствия смешаны с разными неприятностями, то эти пугливые бедняжки были тревожимы злобою лис, которые, не зная ни покоя, ни довольства своим добром, явились в тот край и, увидев такой прекрасный урожай, устраивали тысячу ловушек этим несчастным, чиня меж ними величайшую резню. Взирая на свой жестокий жребий и видя, что надобно им что-то кроме быстроты ног, они посовещались и приняли решение просить помощи у других зверей, враждебных лисам; выслушав различные предложения, они выбрали союз с косулями, к которым ради этого отрядили послов.
Те приняли посольство радушно, но ввиду того, что дело было великой важности, просили дать им время для ответа и учинили совещание. Одни говорили, что, пожелав помочь зайцам против лис, они не добьются ничего, кроме еще худшей вражды с лисами, без всякой пользы, и более того, поступив таким образом, подвергнут себя самым очевидным опасностям; посему они считали это невместным. Наконец после долгого обсуждения одна из них сказала, что не должно отказывать этой просьбе, ибо возможно, что, вдавшись в эту затею, они нашли бы прекрасную жизнь там, в том краю; итак, надобно отослать послов с обещанием, а с ними отправить кое-кого из своих, под предлогом вести переговоры и составлять статьи соглашения, чтобы эти посланцы прилежно разведали край и вникли, какие выгоды там можно найти.
Приняв это решение, они дали послам ответ и отрядили с ними четырех из своих, самых опытных и смышленых, которые отправились, и увидели свойства того края, и узнали тучность тех пастбищ. С этим знанием они вернулись домой и обо всем донесли. Слыша это, общество косуль постановило, чтобы большинство их оставило свои дикие и бесплодные горы и отправилось воспользоваться таким прекрасным случаем. Того ради они собрали многочисленное войско и пришли в те края к великой радости несчастных зайцев, оказывавших им все возможные любезности. Косули изголодались, а потому без всякой сдержанности пустились на нежную травку, так что, не позволяя бедным зайцам кормиться от своего добра, в короткое время ощипали пастбища и подъели все, и эти горемыки начали умирать от голода; а что еще хуже, кончив жатву, косули ушли восвояси, оставив союзников на жертву лисам, от которых те даже не могли спастись бегством, ибо уже не имели силы бегать. Вот какой плод произвело средство, не отличающееся от предложенного нашим братом. Второй пример, который я вам расскажу, много больше откроет нам глаза и покажет величайшую опасность, в какой оказываются те, кто ищет помощи у других, чтобы сражаться со своим врагом.
В те времена, когда лошади жили на воле и еще не были укрощены людьми, на одном пастбище, весьма обильном, паслись конь и олень, которые по прирожденной ненависти не могли найти согласие и жить в мире; каждый из них хотел быть один и не хотел никакого сотоварища, из-за чего меж ними часто бывали сражения[118]. Конь пользовался копытами и зубами, олень же отвечал рогами, отменно длинными, так что в большинстве случаев выходил победителем. Видя, что не может сопротивляться столь сильному врагу, конь прибегнул к тому же средству, что предложено нашим братом, и просил помощи у человека в уверенности, что, если они станут союзниками, олень непременно вынужден будет уступить и покинуть пастбище, оставив за ним непререкаемое господство.
Человек принял приглашение в уверенности, что пришло время, когда он легко сможет загнать и убить оленя, найдя выгоду в его вкусном мясе и целебных его рогах, и, расточая коню щедрые обещания, сказал, что нисколько не сомневается, что, если они вступят в союз и объединятся, не придется им прогонять этого зверя, который столь несправедливо желает того, что принадлежит коню; но нужно, чтобы один из них пустил в дело ноги, а другой — руки.
„Я, — сказал он, — возьму в руки оружие и убью его, лишь бы мне к нему приблизиться, а для этого послужат мне твои ноги; посему надобно, чтобы ты скакал подо мною, а я вложу тебе удила в рот, чтобы направлять тебя, куда найду нужным, ибо если я захочу двинуться в одну сторону, а ты в другую, у нас толка не выйдет“.
Согласилось безрассудное животное на все, что предложил человек, и позволило ему наложить на себя и удила, и седло, и вскочить на себя, и, словом, позволило себя укротить и забрать в рабство. И хотя им удалось и одолеть, и убить оленя, но эта победа не была коню полезна, ибо он навсегда остался в подчинении у человека, который разом укротил коня, и победил оленя, и сделался господином этого пастбища. Вот к каким прекрасным следствиям привел сей союз и средство, изобретенное конем! Лучше бы он смирил свой гордый нрав и позаботился о мире с оленем. Теперь вы можете видеть, братья мои, что в предложенном средстве будет больше вреда, чем пользы; поэтому я твердо стою во мнении, что не должно испытывать этого решения. О первом же предложении я теперь не говорю, чтобы дать возможность высказаться другим собравшимся».
Эти примеры и приведенные доводы произвели сильное впечатление в душах едва не большинства, так что отвергнуто было и средство, и решение. Один из них поднялся и смело молвил так:
«Не пожелали бы другого волки, только бы увидеть, как ослы восстали и воюют против людей, ибо без труда обрели бы возможность наесться, так как едва не повсюду находили бы мертвых ослов. Это я говорю не без причины, а почерпнута она из чужого примера; вот послушайте.
Жили неподалеку один от другого баран и козел, оба большие, толстые и с отменными рогами; ввек не возникало между ними несогласия, жили они в глубоком мире и дружбе, часто приглашая друг друга отобедать на своих пастбищах. Так продолжалось, пока злонравная лиса, движимая завистью к этому согласию, не посеяла в их сердцах горчайшие плевелы и не ввергла их в величайшую распрю. Она жаждала их крови, но видела, что нет к этому способа, кроме одного: принудить их сразиться друг с другом. Коли так сделать, либо один убьет другого, а ей потом достанется мясо погибшего, либо по малой мере от их острых и твердых рогов прольется много крови. Замыслив это гнусное дело, она принялась беседовать то с одним, то с другим, внушая сильнейшие подозрения одному против другого, и сообщала такое, о чем ни один ни другой не помышляли; наконец довела до того, что они сшиблись. А как оба были весьма смелы и крепки, то бодались беспощадно, так что отовсюду у них струилась кровь, обильно орошая землю, а сия шельма подлизывала ее и лакала в изрядных количествах, к величайшему своему удовольствию. Повоевав некоторое время, несчастные разошлись перевести дух. Козел, видя, как празднует лиса, понял их ошибку и объявил о том барану, молвив так:
„Мы бьемся и не ведаем почему, а наш бой — великое для нее удовольствие и лакомство: видишь, она явственно показывает, что от нашего раздора и кровопролития получает величайшую выгоду. Разве в этом не великое наше безумство? Прекратим же распрю, вернемся в былое дружество и мир и выгоним ее отсюда“.
После таких речей баран протянул ему руку верности[119] в знак мира, а потом они оборотились к врагине лисе, побили ее хорошенько и обратили в бегство. Я хочу этим сказать, братья мои, что лучше будет для нас оставаться в мире с людьми и не браться с ними воевать, ибо ничего мы не выгадаем, только подадим удовольствие и выгоду волкам и прочим зверям, кои нам враждебны».
«Прав наш брат, — сказал другой осел, с пердежом поднявшийся, — к чьей речи я хочу присовокупить еще один пример, из которого вы поймете, сколь опасно призывать на помощь других, вступая с ними в союз.
Один кролик вырыл яму в прелестном холме, на котором с удобством кормился различными душистыми и вкусными травами, но сие благоденство помрачаемо было хищною птицею, которая за лучшей частью его трапезы устрашающе налетала на него, заставляя спешно укрываться в норе. Бедняк, видя себя в таком положении, помыслил, что хорошо будет позвать на помощь других, и, зная, что неподалеку живет колючий еж, пошел его навестить. Поведав о своем бедствии, он просил его перебраться на свой прелестный холм, где для него найдется много хорошего, а живя вдвоем и в единодушии, они оборонятся от докучливой птицы или по малой мере один будет на страже, пока другой кормится. Пошел этот зверек куда звали и заключил союз с кроликом, но как пришлось им жить в одной норе, кролик ощутил неприятные следствия их союза, затем что ежовые иглы его кололи и чрезмерно досаждали. И хотя он жаловался на это соседство, но не нашел другого средства, кроме как раскаяться в том, что позвал ежа на помощь, и податься в другую сторону, чтобы промыслить себе еду и жилье, ибо еж не захотел уходить оттуда, сказав: „Кто не может оставаться, тот и уходи“.
Я решил, братья мои, рассказать вам этот пример, чтобы дать понять, что лучше будет не изменять положения под тем предлогом, что могут нам помочь союзники. Как бедный кролик чувствовал тяготу, доставшуюся ему от ежиного общества, и не мог ее вынести, так и мы могли бы заключить союз со зверьми, чьего общества потом не снесли бы».
Все согласились во мнении, что не должно испытывать сего решения ни при каком условии, а что до первого, казалось, что все или большинство рассудили за нужное его исполнить. И когда они собирались заканчивать собрание, поднялся один осел малого роста, просивший всех задержаться ненадолго и позволить ему сказать два слова. Он молвил так:
«Хотя все мы — ослы, однако некоторые уважаемы больше других, а иные почитаются за ничто; к таким, возможно, причислите вы и меня, по малому моему росту, в котором, по-видимому, не может заключаться большая доблесть. Это, однако, ошибка, что можно ясно видеть в пчелах, которые малы, однако обладают духом более великим, чем любой осел. Но, как бы то ни было, во мне достаточно духа, чтобы не желать считаться одним из тех, кто созван на совет скорее ради численности, — тех, в ком обнаруживается разве что одна мысль — ни в чем не перечить избравшему их советниками, — и от кого исходит лишь одно бестолковое слово:
Не было никого, кто умел бы возразить этому увещанию, а потому единогласно постановили назавтра созвать общий совет из всех ослов, там обретавшихся, как было сказано, в огромном множестве. На этом собрание было распущено.
ebooksa