Смерть пахнет сандалом

– Конечно, – подтвердила жена, – сегодня, когда бандиты-ихэтуани сеют повсюду смуту, великие державы бросают на нас алчные взгляды; Сунь Бин бунтует, немцы выходят из себя, положение государства шатко, Китай – разве что готовая развалиться куча яиц. Если бы мой муж смог воодушевиться, спасти заложников и, воспользовавшись случаем, схватить Сунь Бина, то это непременно получило бы высокую оценку его превосходительства Юаня. За этим последовала бы не только отмена наказания, но и повышение по службе. Неужели это не прекрасный момент для великих дел?

– Своими рассуждениями ты заставила меня посмотреть на все другими глазами! – не без иронии сказал уездный. – Если Сунь Бин учиняет беспорядки, на это есть причина, нет дыма без огня.

– Муж мой, жену Сунь Бина опозорили, поэтому он ранил немца, – эти чувства можно понять. Немцы устроили скандал, чтобы свести счеты, – тоже логично. После этого Сунь Бину следовало смиренно ожидать решения властей. Совсем не нужно было вступать в сговор с бандитами-ихэтуанями, возводить себе священный алтарь и во главе многотысячной толпы нападать на жилища железнодорожников. Захватывать заложников – еще большее беззаконие. Что это, муж мой, если не смута? – с суровым видом резко бросила супруга. – Ты кормишься на жалованье, получаемое от великой империи Цин, ты – ее чиновник, почему во времена бедствия ты не стараешься ратовать за государство, а все усилия направляешь на оправдание Сунь Бина? Твое сочувствие выглядит как выгораживание преступника. Любить простой народ – значит пресекать действия бандитов. Муж мой человек ученый и умный, как могло случиться, что он такой бестолковый? Неужели из-за какой-то торговки собачатиной?

Под ее пронзающим, как шило, взглядом уездный стыдливо повесил голову.

– Рожать я не могу, это один из законных поводов развода[131], и я благодарна мужу за то, что он милостиво не бросает меня, вовек этого не забуду… – с глубоким чувством сказала она. – Когда все успокоится, я сама подобрала бы супругу добродетельную девицу, чтобы хоть одного ребенка вырастить для продолжения рода Цянь. Если супруг все так же увлечен девицей из семьи Сунь, пусть мясник из рода Чжао разведется с ней, и супруг сможет принять ее в качестве наложницы, и я обеспечу ей радушное обхождение. Но всего этого не случится, если супруг не сумеет освободить заложников, арестовать Сунь Бина. Ни тебе, ни мне после смерти не упокоиться, и этой женщиной, будь она самой невиданной красоты, мужу насладиться не придется.

Уездный обливался потом и беззвучно шевелил губами.

2

Уездный сидел в паланкине, и его настроение менялось от бурлящего негодования до полной подавленности. Проникавшие сквозь бамбуковые занавески лучи солнца падали то на руки, то на ноги. Через щели в занавесках было видно, как по шеям носильщиков тек пот. Тело уездного поднималось и опускалось вслед за покачиванием паланкина, так же неустойчивы были и мысли. В голове мелькали, сменяя друг друга, суровое смуглое лицо жены и обворожительно белый лик Мэйнян. Жена – это рассудок, карьера и величие, красивая Мэйнян – это чувственность, жизнь и любовь. Обе необходимы, но если выбирать одну, то… то… единственным выбором будет жена. Внучка Цзэн Гофаня, несомненно, была права во всем. Если не освободить заложников, если не будет схвачен и отдан под суд Сунь Бин, то все пойдет прахом. Ах, Мэйнян, твой отец – твой отец, а ты – это ты, ради тебя я должен арестовать твоего отца, его арест – тоже ради тебя.

Паланкин миновал каменный мост через реку Масан и по перекопанной во многих местах дороге прибыл к западным воротам Масана. Солнце стояло в полудне, но ворота были крепко заперты. На высоком крепостном валу громоздились кирпичи и обломки черепицы, и копошилось множество народу с мечами, копьями и дубинками в руках. Высоко над башнями ворот реяло большое полотнище оранжевожелтого цвета с вышитым на нем большущим иероглифом «Юэ» – именем сунского героя Юэ Фэя. Под знаменем стояло несколько стражников – молодых людей в красных повязках, с красными поясами и намалеванными красными лицами.

Паланкин уездного опустился перед воротами, и Цянь Дин, согнувшись, вышел. С башни донесся звонкий окрик:

– Кто таков?

– Начальник уезда Гаоми Цянь Дин!

– Зачем явился?

– Договориться о встрече с Сунь Бином!

– Наш главнокомандующий сейчас занимается боевыми искусствами, никого не принимает!

Уездный презрительно усмехнулся:

– Ты, Семерочка Юй, поменьше бы мне голову морочил, в прошлом году ты играл на деньги, и я, зная, что у тебя дома семидесятилетняя старуха мать, пожалел тебя, не всыпал сорок палок, думаю, не забыл еще?

– Я нынче юный генерал Ян Цзайсин, что воевал при династии Сун! – осклабился Семерочка Юй.

– Да хоть Нефритовый Император, все равно ты – Семерочка Юй! Быстро позови мне Сунь Бина, не то приволоку в управу и палками угощу!

– Тогда погоди, – сказал Семерочка Юй, – пойду доложу.