Смерть пахнет сандалом

22
18
20
22
24
26
28
30

– Сестрица Сунь, неужто ты о барине не думаешь? – озорно поинтересовался Чуньшэн. – Если о барине не думаешь, неужто о его косе не вспоминаешь? Если о косе не думаешь, неужто о его бороде не вспоминаешь? Если о бороде не вспоминаешь, неужто не думаешь о его…

– Пошел ты, какой тут барин-небарин, умрет вот, и какое тогда ко мне, простолюдинке, будет отношение? – Она говорила эти жестокие слова, а из глаз катились слезы.

– Сестрица Сунь, ты плохо разбираешься в людях, может, и не понимаешь, кто перед тобой? – сказал Чуньшэн. – Вы с барином уже стали одно целое, обруби кость – плотью связаны, потянешь за ухо – щека задергается. Хватит, бросай ломаться и пойдем со мной.

– Пока там эта ваша госпожа в управе, я в туда больше ни ногой.

– Сестрица Сунь, на этот раз сама госпожа велела мне пригласить тебя.

– Ты, Чуньшэн, очки-то не втирай, дрессированную обезьяну из меня не делай. Надо мной так поиздевались, что уже в глаза людям смотреть противно…

– Сестрица Сунь, так ли уж тебя страшно обидели?

– Ты правда не знаешь или притворяешься? – взорвалась Сунь Мэйнян. – Почтенную женщину избили у вас в управе!

– Вы, должно быть, бредите, сестрица Сунь? – изумился Чуньшэн. – Кто в управе посмеет поднять руку на вас? Вы в глазах таких слуг, как я, давно уже вторая жена. Все стараются угодить вам изо всех сил, кто посмел избить вас?

– Ваша эта госпожа, она и послала человека всыпать мне пятьдесят плетей!

– Это надо проверить. – С этими словами Чуньшэн потянулся приподнять ей одежду.

Мэйнян отмахнулась от его руки.

– Собрался полапать почтенную женщину? Неужто не боишься, что барин лапы твои собачьи пооттяпает?

– Ну и вот, сестрица Сунь, говорю же тебе, ты с барином близка! Стоило недостойному лишь руку протянуть, ты сразу о нем поминаешь! – защищался Чуньшэн. – Я ведь тебе правду говорю, барин на этот раз болен очень серьезно, госпожа тоже в безвыходном положении, вот и зовет вас, как живую бодхисатву. Сама подумай, есть ли у нее другой способ позвать тебя? Даже если считать, что именно она подослала кого-то избить тебя, это тоже можно объяснить. Она велела мне пригласить тебя, и это говорит о том, что она уступает, признает свое поражение. Сколько тебе еще придется ждать, если ты не воспользуешься случаем и не сядешь на осла, когда дорога в гору? Ведь стоит тебе поухаживать за барином, чтобы он быстрее пришел в себя, как ты станешь человеком заслуженным, и даже госпожа будет вынуждена благодарить тебя, тайное станет явным, заветное – общеизвестным. Сестрица Сунь, тебе удача привалила. А идти или не идти – тебе самой решать…

8

С корзинкой собачатины на руке Сунь Мэйнян толкнула калитку западного павильона и сразу увидела чинно сидевшую в кресле смуглую женщину с усыпанным оспинами лицом и опущенными уголками губ. Пылающее тело вдруг остыло, пышно распустившиеся цветы сердца словно покрылись толстым слоем инея. Она смутно почувствовала, что снова попала в ловушку, которую ей устроила жена уездного. Но она все же была дочь актера, и ей не впервой было напускать на себя важный вид. Она все же была женой мясника, и для нее блеск ножа и вид крови были привычным делом. В конце концов, она – возлюбленная уездного, знает, что такое чиновничья добродетель. Мэйнян быстро уняла смятение и воспрянула духом на борьбу с женой уездного. Две женщины, две пары глаз, смотрящих прямо друг на друга, ни та, ни другая не желала проявить слабость. Взгляды скрестились, как клинки, в душе у каждой звенел свой монолог, складывающийся в изящную сценку.

Супруга уездного. Надо полагать, ты знаешь, что я – дама из знатной семьи?

Сунь Мэйнян. А про меня ясно как день, что я ликом подобна луне и цветку!

Супруга уездного. Я – его главная жена, и мы сочетались законным браком!

Сунь Мэйнян. Я – его близкая и родная подруга.