Темные празднества

Уилл встает между нами, и Клементс удивленно ослабляет хватку.

Он протягивает руку, чтобы удержать Альтамию, но вдруг, выругавшись, спотыкается, получив удар кинжалом. Воспользовавшись его замешательством, Альтамия наступает ему на ногу и, словно дикий зверь, вцепляется ему в лицо, а потом, высвободившись, убегает к матери, которая уводит ее в безопасное место.

Я бросаюсь на Клементса. К моменту, когда Уиллу удается нас разнять, мой правый глаз распухает. Лишенная зрелища, толпа понемногу начинает редеть.

Сплюнув кровь, Клементс, пошатываясь, поднимается на ноги.

– В мое время девица уже через час болталась бы на веревке.

Уилл удерживает меня от того, чтобы я снова не бросился на Клементса. Тот не оставляет без внимания его оберегающее объятие.

– Ты отнял у меня ведьму! Я готов согласиться на ее сообщника! – угрожает он.

– Он – не колдун, а просто влюбленный дурак, но, тем не менее, находящийся под моей протекцией, – предостерегает Уилл.

– Я не нуждаюсь в вашей протекции! – Я пытаюсь вырваться, пока он тащит меня домой, а Клементс продолжает обличать Альтамию. Это ее погубит. Ее отца и так презирают, а обвинения против Альтамии можно использовать, чтобы привести его к окончательному краху. Даже если бы я остановил Клементса, они бы все равно ее преследовали. Я все еще не прекращаю попыток высвободиться из рук Уилла.

– Вы испытываете мое терпение! – кричит Клементс нам вслед. – Теперь вы у меня на крючке, впрочем, обещаю быть не таким требовательным, как ваши предыдущие господа.

Глава шестнадцатая

Моя скромная спаленка становится еще теснее, когда в нее заходит Уилл. День сменился ночью, и пустой коридор позади Персиваля, погрузившийся во тьму, скрывается за захлопнувшейся дверью. Притащив меня в дом, Уилл объяснил мистеру Хейлу, что произошло. Альтамия и миссис Хейл заперлись в своих спальнях, а Хейл с Уиллом направились к судьям. Все двери заперли, опасаясь, что толпа решит своими силами завершить то, что не успел доделать Клементс. Уилл велел мне не выходить из комнаты, и первым моим инстинктивным желанием было начать собирать вещи, но я остановился, осознав, что мне некуда бежать, да и не хочется. В том, что случилось с Альтамией, виноват я. На какое-то мгновение я пожалел, что не умею колдовать. Я бы воспользовался магией, чтобы убить Клементса с помощью одного-единственного узелка. Однако сейчас нити позволяют мне лишь хранить песни усопших.

– Я пришел один и без оружия, – говорит Уилл. Достав из-под моей рубашки узелок Фрэнсиса, он изучает его, словно лабораторный образец под стеклом. Как я во всем этом замешан? Съежившись, я стараюсь скрыться от его оценивающего взгляда. – Одного мгновения хватило, чтобы сделать тебя моей потенциальной жертвой.

Я напрягаюсь. Меня пугает не развязка, а ожидание. Именно этот промежуточный момент не дает мне сдвинуться с места.

– Этот выбор был сделан за меня, – признаюсь я ему. – Я никогда не воскрешал мертвых и не убивал живых. Мертвые мне поют, но я не способен сделать ничего, кроме того, чтобы их слушать. Больше никто об этом не знает. Я родился с материнской пуповиной, обвитой вокруг шеи. На меня наложила чары ее смерть. – Я делаю паузу, чтобы справиться с гневом, который пробуждает во мне эгоизм матери и то, каким беспомощным он меня сделал. – И я намерен их разрушить.

Уилл терпеливо меня выслушивает. Он слушал так и других. Мольбы обвиняемых в колдовстве им не помогли. Меня они тоже не спасут.

Он смотрит на меня почти с жалостью.

– Мертвые поют. Какая тяжелая ноша для столь юного человека.

– Я никогда не был юным, – произношу я, и он вздрагивает, вдруг услышав обращенные к нему слова, которые когда-то и сам произносил.

– Куда вы уходите?