До Стеллы доходили слухи, что Омага – столица страны великанов – активно восстанавливается. Несколько раз Катон навещал ее, но никогда не брал с собой волчицу. В это время она обычно оставалась в лагере, скрытом от глаз непрошеных гостей магией Катона, охотилась в ближайших лесах вместе с остальными или просто коротала время, надоедая Иану своим существованием.
Охотники относились к ней с подозрением, но принимали исключительно из-за приказа Катона. Стелла не понимала, в чем ее вина. То ли Охотникам просто не нравилось, что среди них есть девушка, то ли они считали, что она каким-то образом обманула Катона и заставила принять ее в Охоту.
Но она ни за что не смогла бы даже подумать о том, чтобы обмануть Катона. Он спас девочку от тварей, которые, как оказалось, рыскали возле того селения и не напали на нее лишь из-за того, что Охотники оказалась рядом. Он воспитал ее как часть Дикой Охоты, научил всему, что знал сам, исключая магию и меч, говоря, что нужно уметь защищаться исключительно своими силами. Всегда был рядом и слушал ее жалобы, если Стелле приснился плохой сон, если кто-то спугивал оленя, на которого она охотилась, если у нее опять не получалось прочитать отдельные буквы, не говоря уже о словах.
Пока Катон находился рядом и заботился о ней, Стелле было все равно, что думают другие Охотники.
Ведь не просто так боги направили Дикую Охоту к ней.
– Она красивая, – вдруг сказала Стелла, бездумно крутя в руке один из кинжалов Катона.
Девушка сидела на полу его шатра, помогая чистить оружие, но делала это почти не задумываясь. Все ее мысли до сих пор оставались в Тоноаке – прекрасном ярком городе, которым управляла не менее прекрасная фея по имени Эйлау.
– Она? – перепросил Катон, отшвырнув очередное послание в сторону. Он сидел возле низкого стола, на котором высились свернутые послания – какие-то еще запечатанные или перевязанные лентами, какие-то давно старательно изученные – и периодически заменял бумагу в руках бутылкой вина.
– Эйлау, – уточнила Стелла, поднимая на него глаза. – Она очень красивая…
Эйлау была божественно красивой, но об этом Стелла боялась сказать вслух. В сравнении с феей она была лишь блеклой тенью, которую кто-то выпустил в свет. Волосы Стеллы никогда не отрастали ниже плеч, были сухими, ломкими, напоминали солому, и ей это очень не нравилось. Как, впрочем, практически все в себе: у нее были мышцы, но увидев Стеллу в первый раз, об этом нельзя было даже подумать, как и о том, что у нее вообще может быть такая же прекрасная фигура, как у леди Эйлау.
– Не привязывайся к ней слишком сильно, – бросил Катон и вернулся к посланиям, которые Охотники отправляли ему с разных уголков мира. – Мы не часто будем ее навещать.
– Я бы умерла от стыда, если бы мы ее часто навещали…
– Что?
Стелла прикусила кончик языка, поняв, что сильно сглупила, сказав об этом вслух. Но странное чувство, сплетенное из обиды, разочарования и боли, не давало покоя. Девушка не знала точно, сколько ей лет, сколько она уже с Дикой Охотой и сколько еще впереди, но сильно волновалась, изредка слушая песни странствующих (и очень смелых) бардов о прекрасных леди и рыцарях.
Она не была прекрасной леди, но отчего-то хотела, чтобы это изменилось. Стелла бы ни за что не рассталась со своим волчьим обличьем, но ей хотелось хоть на мгновение стать такой же красивой и желанной, как леди Эйлау.
– Стелла, повтори, что ты сейчас сказала.
Она сжалась, услышав его тон. Когда Катон требует – нужно исполнять, каким бы ужасным ни был приказ. Он – вождь Дикой Охоты, и имеет право на все, о чем только скажет. Перечить ему было бы самоубийством.
– Я бы умерла от стыда, если бы мы ее часто навещали, – тихо пробормотала Стелла.
– Что это значит?
– Она очень красивая…