Симфония времён

22
18
20
22
24
26
28
30

Слова застряли у меня в горле – я просто не мог их произнести. Мои грехи слишком тяжелы, чтобы упоминать о них вот так, с бухты-барахты, в обычном разговоре. Подобное казалось мне попросту неприличным…

Я прижал ладонь ко лбу, в груди снова заворочалась ненавистная боль. В конечном счете лишь в этой, другой жизни, в этом далеком, похожем на сон прошлом я мог спрятаться от отвратительной реальности…

– Почему? – спросил я куда резче, чем собирался. – Почему ты это сделала, Сефиза? Я не понимаю…

Мне нужно было знать. Какова бы ни была правда, я хотел ее узнать. И если ответ меня добьет – тем хуже.

Сефиза длинно, тяжело выдохнула, запрокинула голову и, упершись затылком в каменную колонну, прошептала:

– Я не хотела, чтобы ты умер…

Некоторое время мы молчали; я медлил с ответом. Мне казалось, есть огромная разница между нежеланием видеть мое безжизненное тело в определенный момент и прямым участием в убийстве, цель которого – продлить мои дни. Однако я не стал озвучивать эту мысль.

– Я не хотела, чтобы ты умирал, и по-прежнему не хочу этого, – добавила девушка, на этот раз чуть увереннее. – Мне кажется, я уже никогда не пожелаю тебе гибели. Твоя смерть мне не принадлежит – можешь забрать ее, я тебе ее возвращаю. На самом деле все эти годы я мечтала убить вовсе не тебя.

На этот раз у меня екнуло сердце.

Если Сефиза не хочет видеть, как я исчезаю из этого мира, значит, она хочет, чтобы я жил. В противном случае, она не пошла бы на столь крайние меры…

Как несколько простых слов, неясных и двусмысленных, могли так все изменить? Неужели я настолько безумен, что позволяю крохотной искре надежды снова разгореться в моей душе, откапываю то, что давно и глубоко похоронил?

Неужели Гефест не ошибся, что, если отношения, хотя бы дружеские, между Сефизой и мной возможны? Невероятно захватывающая, восхитительная мысль, и в то же время мучительная, опасная и, по существу, нездоровая.

Ведь в глубине души я знал, что происходит…

Непроизвольно я опустил глаза и посмотрел на свою ладонь, которую Сефиза недавно поцарапала, а потом поцеловала. Пожалуй, это самый непорядочный и в то же время самый восхитительный подарок, который она преподнесла мне после того потрясающего поцелуя… правда, потом она сразу же сделала вид, что совершенно не собиралась меня целовать…

В животе у меня словно завязался тугой узел, и я отбросил все: последние остатки самолюбия, а также недавние отговорки, которые так тщательно выдумывал. Я устал бороться с собой, держать лицо, устал заглушать огромное чувство раскаяния, до недавнего времени казавшееся мне бесполезным и неуместным.

– Как бы мне хотелось повернуть время вспять, Сефиза, – признался я наконец. К горлу подступил огромный ком. – Мне бы хотелось, чтобы всего этого никогда не происходило. Мне бы так хотелось… никогда не рождаться на свет. Кроме моего тирана-отца, никто не может принять столь чудовищное существо вроде меня, даже я сам…

К моему величайшему стыду, из глаз потекли слезы, хотя мы и находились в другом мире.

Столь жалкие извинения, равно как и смешная жалость к себе не могли не разжечь гнев Сефизы – я не питал никаких иллюзий на этот счет.

Однако девушка повернулась ко мне и, вместо того чтобы ожечь злобным, обвиняющим взглядом, медленно протянула руку и осторожно стерла с моей щеки слезу. У меня перехватило дыхание, я замер, совершенно сбитый с толку.

Рука Сефизы была удивительно теплой, а еще мягкой, и это неожиданное прикосновение казалось почти настоящим, словно мы находились в реальном мире.