Я боролся с самим собой и потерпел позорное поражение в самом начале – первая же попытка оказалась неудачной.
Как Сефиза может питать по отношению ко мне хотя бы какие-то добрые чувства, если сам я испытываю к себе только презрение и отвращение?
– Думаю, будет лучше, если мы дадим Верлену время отдохнуть и немного прийти в себя; все эти события сильно его подкосили, – решил Гефест, очевидно, стремясь оправдать мое молчание. – Я о нем позабочусь. Скоро он снова будет на ногах, не волнуйся.
Я крепко зажмурился и запустил пальцы в волосы вне себя от стыда при мысли о том, как жалко и смешно, должно быть, выгляжу, а также о том, что нуждаюсь в помощи брата, который так сильно меня ненавидит.
– Я не… Это не… – неловко попыталась защититься Сефиза. Очевидно, предположение Гефеста о том, что она за меня волнуется, глубоко ее оскорбило. Так и не сумев подобрать слова, она наконец сказала: – Хорошо, в таком случае оставляю вас. Я сама найду дорогу в свои комнаты.
Раздались легкие удаляющиеся шаги, потом хлопнула, закрываясь, дверь. Меня охватило давящее чувство одиночества, всепоглощающее и разрушительное, как никогда.
Еще я слышал, как Гефест ходит по помещению. Он отодвинул каталку, на которой лежало тело моей последней жертвы, затем вернулся к столу, где я лежал, сжавшись в позе зародыша.
– Скажи-ка, ты поправишься, братишка? – поинтересовался он непривычно ласково. Впервые в жизни он говорил со мной таким тоном. – Ты ведь мне не врешь, правда?
Он укрыл меня одеялом, натянув его до ушей и заботливо подоткнув. Пока я задавался вопросом, в какую игру он играет, Гефест принялся читать мне нотации:
– Проклятие, что, скажи на милость, на тебя нашло? Ты действительно полагаешь, что мир изменится к лучшему, если ты доведешь себя до смерти? Думаешь, ты поможешь Сефизе, бросив ее одну?
– Заткнись, – слабо простонал я. – Ты ничего не знаешь…
– Ошибаешься. Напротив, мне многое известно. Ты несешь смерть, это верно, и я не могу представить, как тебе, должно быть, тяжело, после того как у тебя открылись глаза на страшные деяния нашего отца. Но в тебе есть и жизнь, Верлен! Я видел, как обновляется земля благодаря твоему дару. Сначала я не поверил Эвридике, когда она рассказала про насекомых, но потом отправился в оранжерею и своими глазами убедился, что некоторые виды живых существ появились снова. Понимаешь, что это значит? Ты нужен этому миру.
– Хватит… – пробормотал я.
Я очень устал от разговоров о важности моего «дара», которыми так часто потчевал меня Орион.
– Ты больше не один, – продолжал Гефест, не обращая внимания на мои возражения. – Отныне я рядом, мы с тобой на одной стороне. К тому же есть еще Сефиза. Ты не можешь так ее подвести. Человеческая девочка влюблена в тебя, это же очевидно.
Шокированный возмутительной нелепостью последнего высказывания, я отнял руки от лица, чтобы легче было прожигать брата взглядом.
Вероятно, это самое ужасное и обидное, что он мог мне сказать, если хотел причинить боль…
Потому что мне до безумия хотелось, чтобы это оказалось правдой…
– Заткнись, Гефест! – жалобно прокаркал я, тщетно пытаясь приподняться на локте. Увы, руки слишком сильно тряслись. – Ты несешь вздор! Ты даже не представляешь, к каким катастрофическим последствиям могут привести такие глупые слова! Что ты можешь знать о человеческих чувствах? Ты ровным счетом ничего не понимаешь!
При виде моего раздражения Гефест довольно улыбнулся уголком рта, словно ему нравилось наблюдать, как я трачу последние силы, чтобы на него наорать. Он прислонился к пустому операционному столу и скрестил руки на груди, на лице его вдруг проступила легкая усталость.