Весь класс засмеялся, а преподаватель сделал вид, что не заметил смешки и хихиканье, даже не пытался успокоить своих подопечных.
Юная Сефиза встала, вся дрожа, пока ее товарищи вовсю потешались. Сжав зубы и опустив голову, она упорно смотрела на свои ботинки. Она не плакала, но я догадывался: девочка борется с собой, чтобы не доставить своим обидчикам такого удовольствия.
– Если ваша залатанность мешает вам правильно обращаться со скрипкой, нам придется исключить вас из Академии священных искусств. Вам ведь это известно, не так ли? – вкрадчиво поинтересовался жрец, с довольной улыбкой скрещивая руки на груди.
Сефиза кивнула и шмыгнула носом – было видно, что ей очень неловко. Под ее большими глазами залегли глубокие темные круги, щеки запали – казалось, она едва держится на ногах. Девочка быстро подвигала механическими пальцами, словно хотела приготовиться, но это движение немедленно вызвало у нее гримасу боли.
– Давайте, сыграйте этот отрывок! – нетерпеливо пролаял жрец со своего возвышения. – Ну же, пошевеливайтесь, Валенс! Мы не можем ждать вас целый день!
Юная Сефиза торопливо приложила скрипку к плечу, закрыла глаза и, держа смычок механической рукой, начала играть. Полилась красивая, чарующая мелодия, в которой не было ни единой неверной ноты.
– Хорошо, хорошо, – прервал ее профессор, не дослушав. – Достаточно. Вы можете сесть. Возможно, вы не виноваты в неудачной игре оркестра и ошибку допустил кто-то другой. И тем не менее в будущем постарайтесь точнее придерживаться партитуры.
Раздался удар колокола, и ученики повскакали с мест, однако юная Сефиза все так же сидела на месте, закрыв глаза. Она медленно убрала скрипку в футляр, дождалась, пока основная масса одноклассников выйдет из аудитории, потом тяжело поднялась и заковыляла по проходу между стульями. Когда Сефиза выходила из класса, какой-то темноволосый мальчишка сильно толкнул ее плечом.
– Мне не терпится посмотреть, как сегодня вечером ты будешь собирать пепел у меня перед крыльцом, – презрительно бросил он. – Ты просто отвратительная вонючка!
Девочка сделала глубокий вдох, но ничего не ответила.
Потрясенный до глубины души, я повернулся к настоящей Сефизе. Как она с ее-то характером молча терпела подобные нападки, даже ни разу не ответила оскорблявшим ее подросткам?
Стоявшая рядом со мной девушка лишь пожала плечами – очевидно, ее совершенно не трогала эта удручающая сцена.
– Возможно, у нас есть что-то общее и вне этого странного мира, – не без иронии проговорила она. – Твое окружение видело в тебе чудовище, а я была изгоем. Впрочем, я и сейчас им являюсь…
Стены класса задрожали и поблекли, расплылись, и мы оказались в другом зале, похожем на первый, только гораздо бо́льшего размера.
Повсюду стояли длинные столы, вдоль которых на скамьях сидело множество детей: они ужинали, весело болтали и смеялись. Приглядевшись к мискам, я без труда узнал отвратительную кашу из синтетического зерна и сухой, безвкусный хлеб, крошившийся от малейшего прикосновения, – этой пищей меня ежедневно кормили до тех пор, пока Орион не забрал меня во дворец.
Я никогда не бывал в Академии священных искусств, но предположил, что это студенческая столовая.
В дверях появилась небольшая компания ребят: все они оживленно болтали. Следом за ними в зал вошла юная Сефиза, одетая в потертую куртку: она сунула руки под мышки, словно пыталась таким образом сделать свой протез незаметнее, затем быстро оглядела зал, вероятно, ища кого-то глазами.
Сидевший в конце одного из столов светловолосый и невероятно широкоплечий парень помахал ей рукой.
Сефиза-подросток засияла и широко улыбнулась восхитительной, притягательной улыбкой.
Она быстро подошла к столу, смеясь и отпуская шутки, после чего уселась на место, которое занял для нее светловолосый мальчишка. Девочка дружески ткнула его кулаком в плечо, и они весело рассмеялись.