— Смеются, — сказал он, загнав рукоятки запоров. — Смешно. Э!.. — и полез на верхнюю койку, лег брюхом вниз.
К оперативному времени «ноль сорок» кормовой кубрик обозвали «кладбищем». Треть экипажа валялась по койкам — сплошь старшины, командиры постов, опытные матросы. Пришли, как незадачливые близнецы, боцманята, в мокрых резиновых химкомплектах, Лешка и Карл. По их резиновым костюмам поняли, что наверху уже свирепствует (условно) радиация.
Учение развертывалось всерьез.
Море тяжело и с одышкой металось. Корабль дрожал и проваливался. Корабль оставался на молодых, которые грузно пробегали над головой с бревнами и раздвижными упорами. Комбригу было мало интересно, каков экипаж сейчас, на позднюю отметку осени. Ему хотелось знать, с кем останется Назаров завтра. От дрожи бортов, от собственной ненужности и бездеятельности в кубрике было грустно. Совсем никуда был кубрик.
Волна шарахнула с пушечным гулом, полетели с крюков противогазы, кто-то брякнулся с койки. Распахнулась дверца рундучка, и на палубу, словно выстреленные из торпедного аппарата, разноцветно вылетели учебники, наставления.
— Ваня, — ласково сказал оживившийся боцман и достал гребешок. — Выбери-ка мне устав, Корабельный…
— Есть, — согласился Иван.
В несколько минут стараниями Ивана («А ну!..») были заправлены койки, книжки уложены и прихвачены шкертом, «покойники» приведены к единой форме одежды, и всех поголовно заставил Иван причесаться.
Для пущего порядка надо бы раскинуть два стола и расставить банки, но сейчас и столы и банки улетели бы… Ладно, решил Иван и загнал всех в угол; уселись на нижние койки, колени уперев в колени.
— Товарищ мичман!.. — сказал нутряным басом Иван и коснулся огромной лапой берета.
— Есть, — сказал боцман. Иван снял берет, быстро причесался и сел.
— Пробоина в моторном отсеке! — сообщил динамик. — Аварийной партии!..
— Корабельный устав, — сказал боцман, — глава седьмая. «Обеспечение живучести корабля». Раздел «Обеспечение непотопляемости корабля». Статья триста двадцать девятая. «Все корабельные горловины при-ка-зом по кораблю разбиваются на четыре категории». Дьяченко!
— «Буки», «Земля», «Покой, «Твердо», — мрачно сказал Женька, и ухнуло днище в яму.
— Помирать буду, — буркнул Женька, — скажу: господи, пресвятой, на то воля твоя, все корабельные горловины приказом по кораблю… — и ухнуло снова.
— Разин, — сказал боцман. — Горловины «Покой». Сиди.
— Ничего, товарищ мичман. Я так. — Лешка встал, держась за цепь, прокашлялся, гудя. — Статья триста тридцать четыре. — Еще раз прокашлялся, отер усы и завел круглые глаза вверх, туда, где под самым подволоком примостился крохотный, в деревянной рамке плакат «Агрессивные планы НАТО». Плакат не помог, и Лешка прокашлялся еще раз. Ему предстояло сказать очень трудную фразу.
Фраза была такова: «Горловины надводных кораблей, расположенные на первой непрерывной палубе, проходящей над ватерлинией, а также все горловины, расположенные ниже этой палубы и не вошедшие в группы горловин… — и заканчивалась словами: — …по тревогам; во время эволюции и совместных упражнений с другими кораблями; в узкостях и районах, опасных для плавания; при входе (выходе) в порт, шлюз, док, в местах скопления большого количества судов; при буксировке; при плавании в тумане и при штормовой погоде».
Точно так же было в то зимнее, ясное январское утро.
Шла старшинская подготовка по уставам в чистой и строгой от холода кают-компании. Тот же Корабельный устав, Книга Похода, был раскрыт перед боцманом на великой Главе Седьмой.