— Отлично.
Лейтенант хотел очень многого — неотчетливо, но, пожалуй, всего. Курсы; командир корабля. Академия. Мостик красавца крейсера. Ученая степень… пусть две: в исторических и точных науках. Книга — о неизвестном пока в истории русского флота…
— Отлично, — промолвил, не то повторив, не то одобрив, Демченко. И заключил: — Отлично! На камбузе тараканы. В кают-компании муха. Вахтенный в плохо глаженных штанах. Моторист Шершов едва не угробил дизель: его девочка вышла замуж. У старшины торпедистов понос. Частный случай или дизентерия, медицина пока не разобралась. Вы разберетесь.
— Есть.
— Фуражку, которая украшает вашу голову, сможете носить, когда станете комбригом.
…Невкусный плов. Новая документация. Перерасход мазута. Изменения в навигационной обстановке. Сдача зачетов. Прием зачетов. Книга о славном лейтенанте флота российского заглохла на первой главе: очевидно, он умел гонять тараканов лучше, чем лейтенант Луговской. Ржа на мачтах. Ватник за щитом электриков…
Письма тетушкам были остроумны и милы. Приходили они в московский дом, увы, не чаще, чем переводы. Зато в очередной отпуск их мальчик увез из Москвы высокую темноволосую насмешницу с инженерным дипломом, ей дали работу в Базе. Третья звезда на погоны, длинные залысины, четвертая зима во льду. Пятая вздыбленная осень.
Задачка предельно проста: корабль А вышел из пункта Б. Где находится искомый корабль, если трое суток — ни берега, ни маяков, небо замочено хмарью, и вертелся ты, штурман, петляя, на противоположных течениях и ветрах, и поднимал и сбрасывал обороты, а какая была твоя истинная скорость? и как соотносился твой истинный курс с карандашной легкой линией?.. Спустится с мостика комбриг: где, Луговской, твое место? И показывать, если по совести, надо не отточенным карандашом, и не пальцем — от малой культурности, а снять, как в штурманских байках, фуражку, бросить на карту, накрыв четверть моря:
— Здесь.
Темп учений разладился: подводила машина.
Сорок минут назад из машины должны были браво доложить, что заделано все и откачано, а они все гундосили в микрофон: борьба с водой продолжается, продолжается… и умолкли вовсе. Наступало оперативное время «три сорок», и уже пятнадцать минут назад полагалось начать в машине «пожар».
Комбриг уже походил по кораблю и снова поднялся на мостик, стоял рядом с Назаровым, смотрел на вздымающийся из белой пены полубак, слушал доклады. Флагмех и флагманский врач были где-то в низах. Черт бы побрал молодого флагмеха: загонял небось мотористов, второй час заделывают «пробоину»… Комбриг глянул на часы.
— …Ну что они там?! — не сдержался Назаров. — Мичман Карпов!
Мичман Карпов, баталер, расписанный по-боевому на мостике, загорюнился: «Не отвечают, товарищ командир».
И снова забубнил в микрофон:
— В машине! ГКП. В машине! ГКП!..
Назаров нетерпеливо оглянулся, хотя знал, что, кроме него, комбрига, мичмана и двух сигнальщиков, на выдутом, мокром ночном мостике — никого. «Потери» в личном составе превысили тридцать четыре процента. Внизу боролись за живучесть все, кто только был под рукой и не стоял у механизмов. Комбриг равнодушно глядел в ночное бешеное море.
— Мичман Карпов. Вниз! Узнать, что делается в машине.
И Карпов, осторожно ступая в химкомплекте по вылетающему из-под ног трапу, спустился в мокрую темноту. Назаров машинально отметил, что в спине мичмана появилось что-то старческое. Трое суток назад, когда тревога, начало учений отвернули их от бухты, Карпов поднялся на мостик в великом волнении. Путаясь, он доложил, что идти в море невозможно: кладовые пусты. Запас харчей подъели подчистую.
— Что ж ты?!