Ни черта не увидишь в этом море.
И старпом, убедившись в этом, невесело глянув на выключенную радиолокационную станцию, бормочет из известной песенки: «Вышли в море, видим — буй. Штурман…» Огоньки на приборах светят ровно, трансляция хрипит, и возбужденные, кричащие голоса доносят о важных новостях: пожар в торпедной ликвидирован, потери — один человек, в машине продолжают бороться с водой, пробоины в первом кубрике заделываются… и от возбуждения и усталости этих голосов начинает казаться, что это — всерьез. Хороши бы мы были с такими пробоинами и пожарами на этой волне. Валька хрипло докладывает: горизонт чист… А вот уже вещь безусловная: сорван кранец на юте по левому борту. Сорваны крепления четырехвесельного яла, левый борт… Кранец — черт с ним, железный ящик, за борт — и дело с концом, в бухте новый слепим; а со шлюпкой придется повозиться. Жалко шлюпку. Представилось, как нервничает отрезанный от событий боцман. Через долгие, тяжелые минуты докладывают: шлюпка закреплена дополнительными креплениями. Спасибо, Кроха. С юта: кранец спущен в тральную кладовую и там закреплен, вода из тральной откачивается, переломаны четыре леерные стойки (воображаю, как прыгал кранец по палубе), два вентиляционных грибка.
— …Мы получили штормовой ветер со шквалами, — бормочет старпом, воротник его свитера по-зимнему завернут поверх стоячего воротника кителя, три малых звездочки на вставшем горбом погоне… — Штормовой ветер со шквалами от западных румбов, от вест-зюйд-веста до норд-веста, который ночью усилился…
И Шурка догадывается, что это — цитата.
Множество читанных единожды страниц мертво сидят в голове у старпома, выскакивая большей частью не к месту.
— …Нижний шкотовый угол паруса фока был вырван и унесен ветром. Восемнадцатого в четыре утра сломалась пополам наша фор-стеньга. Грот-стеньга выдержала до восьми часов.
Жил мальчик Боря в тихом переулке веселого и шумного города Москвы. Жил без родителей, рано умерших, и воспитывали его три старые тетушки, сестры Прозоровы на пенсии. Пели романсы под гитару, читали через старенькие очки «Комсомольскую правду» и «Науку и жизнь» и много толковали про МХАТ и собес. Боря, тихий и узкогрудый, возился с хомячками, канарейками, белыми мышами, уезжал, с бутербродом в кармане, на троллейбусе во Дворец пионеров, привозя оттуда глянцевые тома «Бионики», и само собой в семье давно решилось, что после десятого класса он будет поступать на биологический и непременно в Ленинградский университет. Сразу после школы поступать не получилось: тревожно заболела старшая из сестер, два месяца волновались и хлопотали возле нее, и Боря, проработав год на ремонте телефонных систем, уехал в Ленинград только в следующем июле. Сначала пришла телеграмма «Поступил», а спустя две недели — письмо. В письме Боря рассказывал, что живут они в лагере на берегу Финского залива, работы и занятий много, всех остригли и выдали синие робы, старшины все с третьего курса и ребята приличные, и вообще ему здесь очень нравится. Далеко не сразу тетушки поняли, что мальчик их поступил в курсанты Военно-морского училища имени Фрунзе.
Тетушки поплакали над письмом, вспомнили, что вот так же уехал поступать в Петербургский университет Лермонтов, и немножко успокоились, снова вспомнили Лермонтова, и поплакали снова. На февральские каникулы мальчик приехал неожиданно высокий, перетянутый кожаным флотским ремнем, с якорьками на погончиках, заботливо обшитых белым кантом, — светясь тонким зимним загаром, пахнущий тонким сукном, чистотой и здоровьем. Неделю он пропадал по каткам, звонил насмешливо каким-то девушкам (он стал насмешлив), а по вечерам, закинув ногу на ногу, сидел на старинном диване со стаканом чая в серебряном любимом подстаканнике, с длинной красивой папиросой (он начал курить!) и негромко рассказывал про увитый снастями старинный, про внушительный броненосный, про стремительный нынешний флот. С его отъездом в московской, тесноватой и полутемной, квартире стало теснее и темней. Но на круглые столики, под лампу с высоким абажуром легли поверх пасьянсов морские атласы и жизнеописания замечательных адмиралов, мамины еще комплекты «Нивы», где с овальных фотографий улыбались застенчивые, в сюртучках и стоячих воротничках, мичмана, отличившиеся при Порт-Артуре.
Курсантские годы не оставили памяти о каких-либо звонких похождениях. Работа о замечательном лейтенанте старого флота, одержимом изобретателе, который создавал полуподводное судно, на полвека опередил авторов шнорхеля и командовал первым соединением противолодочных катеров… ее отметили как без малого диссертацию. Прибор, удостоенный малой золотой медали на выставке в Москве. На пятом курсе ему предложили адъюнктуру по кафедре истории военно-морского искусства. Молодого офицера хотели бы видеть в учреждении, где с добрым любопытством встретили нужный прибор. Но мичман Борис Луговской уклонился с деликатным упорством. В вопросе решенном он был упрям. Выбрав дальний флот, он получил лейтенантские звезды и уехал в Базу.
Оттуда почти двое суток, в туман и дожди, проклиная себя за то, что не поехал с грузовиком, добирался попутным катером в бухту Веселую, на неведомый малый корабль.
Командир «полста третьего» капитан третьего ранга Демченко принял его в командирской каюте, где кресла стояли в белых чехлах, из портиков открывался вид на заваленный цепями полубак, на дальний безрадостный берег, а на переборке висело фото известного миру парусника.
— Я им командовал восемь лет, — сказал маленький Демченко, откинувшись в кресле. Колодку на груди открывали ленточки двух боевых орденов. — Прошу простить: не предлагаю сесть; в моей каюте сидят даже матросы, но не помощник. У нас на бригаде помощников, кои пребывают в единственном числе, зовут неофициально старшими. Вы слышали, без сомнения, унизительную для старших помощников сентенцию: корабль отличный — кэп отличный, корабль хреновый — старпом хреновый.
— Да.
— Полагают, речь идет о распределении ответственности: на флоте любят распределять ее. Как по-вашему: что здесь посылка, а что следствие?
— Наоборот?
— Безусловно. Итак?
— Командир отличный — корабль отличный. Старпом…
— И так далее. Если оба заключения верны и работают в паре? Думайте.
— Неужели… по модулю значимость помощника больше значимости командира?
— Ну… это опять же вывод из предположений… Что у вас было по тактике борьбы с подводными лодками?