— Дура. Куда я пойду? Куда я от тебя денусь?
Она вдруг села и, не то плача, не то смеясь, прижалась к его груди — лицом, тонкими нервными плечами, маленькими дрожащими грудями… Когда он говорил, что не уйдет, то не решил еще ничего и только сейчас, держа в неловких руках тонкую, стынущую спину, помял, что не нужно больше ничего, лишь беречь и беречь этот комочек тепла, и бывает такое только раз. Потом она позвонила в цех и сказала, что сегодня на работу не придет, потому что выходит замуж. Вернулись с ночной смены тесть и теща. Вызвали телеграммой мать. Свадьбу справили негромкую, и теща все насмотреться не могла, как Юра сидит и улыбается: была у него в передних зубах щербинка, которая, когда он стеснялся, делала улыбку беззащитной и совершенно детской.
Весь этот год он хранил ото всех то, единственное, предрассветное воспоминание. Пришла месяц назад телеграмма: сын. Это в голове не укладывалось вовсе. Каков из себя этот младенец? как к нему относиться? что теперь делает жена? и какой будет дальше жизнь?..
…Кок Серега сидел на камбузе, на высоком табурете и бессмысленно глядел в черное стекло, по которому равномерно и всякий раз непохоже прокатывалась волна. Одной рукой он цепко держался за трубу, другую, чтоб теплее было, сунул между колен. Был он в робе, беретике, с сумкой противогаза через плечо — как надел по тревоге, так и не снимал. И нисколько не беспокоила его дверь, которая распахивалась и снова захлопывалась, когда корабль уваливался на левый борт.
Очень пусто было в камбузе, голо и холодно.
— Ты чего здесь? — сказал Шурка.
Серега бессмысленно пожал плечами.
— Спать бы шел.
Серега пожал плечами.
— Иди в котел. Там тепло. Кроха книжку читает.
Серега даже плечами пожимать не стал.
— Плюнь ты. На танкере жратвой разживемся.
Серега вздохнул.
«Хлоп, хлоп», — разговаривала дверь.
— Закурить дай, — без надежды сказал Серега.
— Серега. Расскажи, как ты тонул.
Серега однажды рассказал, что они на сухогрузе попали в хороший циклон возле острова Мадагаскара и чуть богу душу не подарили. Почему-то именно сейчас Шурке захотелось услышать про это в подробностях.
— Весело тонул, — сказал Серега.
…Самым страшным тогда было солнце. Мутное, огромное, рыжее солнце висело над мутными зелеными валами. У них сломалось рулевое, и они потеряли ход, потому что затопило машину. Крышки трюмов не проломило, и потому они держались. Ветром выдавило все двери и окна. Они сидели в коридоре в надстройке. По каютам сидеть было страшно. Сидели в коридоре, упершись спиной в переборку, ногами — в другую. Дверей в торцах коридора не было, и теплая волна проходила через головы по коридору насквозь. Между волнами в коридор пялилось солнце — дикое и чужое. Они сидели в коридоре и тупо ждали, когда все это кончится. Насчет того, чем все это кончится, иллюзий не было.
— Песик очень выл, — сказал, подумав, Серега. — Смеялись.