– Кто?
– О, попробуй угадать!
– Папа римский?
Ее мать нахмурилась.
– Будь серьезней.
– Буффало Билл.
Катарина нетерпеливо фыркнула.
– Если ты не хочешь вести себя серьезно, мне просто придется сказать тебе, – ее хорошее настроение длилось недолго. Оно приходило и уходило так же внезапно, как летняя гроза. Она наклонилась вперед, нетерпеливая, как ребенок. – Миссис Астор, – она произнесла это имя с благоговением, благочестивой молитвой, возносимой богам высокого общества.
– Это мило, – сказала Элизабет. – Ты, должно быть, довольна.
– Ты знаешь, что это значит?
– Не совсем, но я уверена, что тебе хочется рассказать это мне.
– Мы присоединились к рядам «Четырехсот».
Элизабет хотела выпалить, что ей наплевать на Асторов, организацию «Четырехсот» или что-либо еще, имеющее отношение к высшему обществу. Но, не желая портить матери девичий восторг, придержала язык.
– У меня сложилось впечатление, что миссис Астор была тобой очарована, – сказал отец Элизабет, подавая ей коктейль в бокале, украшенный свежей малиной и долькой лайма.
– Спасибо, – сказала Элизабет, делая большой глоток. Ей это понадобится, чтобы терпеть болтовню матери, когда у нее на уме будут более неотложные дела.
– Она ведь так тебе сказала? – спросил Хендрик свою жену, устраиваясь рядом с ней в массивном кресле из голландского ореха – семейной реликвии семнадцатого века. – Что она была очарована нашей дочерью?
Мать теребила салфетку для коктейля, складывая ее снова.
– Она не совсем прямо
– Ну что ж, – сказал он, поднимая свой бокал. – Выпьем за успешное вхождение ван ден Бруков в высшее общество.
– Не смейся надо мной, – сказала Катарина, надув губы, что только сделало ее еще более привлекательной.