Подавляю вой, прижав ворох мятых бумаг к лицу. Кричу долго, но почти беззвучно, пока внутри не остается ни воздуха, ни желания дышать.
Но бумаг еще много, на них еще так много букв – изогнутых, коварных. И я еще слишком жива, чтобы отказываться от этого знания.
– Как ваше самочувствие, Магдалена?
– Прекрасно, пан Пеньковский, – отвечаю я, складывая руки на коленях. – Лучше не бывает.
– Что ж, я рад, я рад.
Мы вновь встретились в кабинете пана Рихтера. Доктор выглядит посвежевшим, хотя зарос короткой темной бородой, которая ему явно непривычна, судя по тому, что он то и дело касается ее ладонью, потирая челюсть.
– Было ли вам тревожно за время моего отсутствия, случались ли приступы внезапной агрессии?
– Как и у всех нормальных людей, пан Пеньковский, – усмехаюсь я, наблюдая за ним исподлобья, не упуская ни единой детали. – Всего понемногу. Вопрос только в том, как мы справляемся с этими напастями – как здоровые люди или как безумцы.
Пеньковский замирает у зеркала, в котором только что рассматривал свою бородку, видимо решаясь, оставлять ее или нет, и скашивает на меня удивленный взгляд.
– Поражаетесь моим контрастам? – осведомляюсь холодно. Надеюсь, достаточно холодно, чтобы он всерьез прислушался к моим словам и распознал цитату из собственных черновиков.
Но вместо этого пан Пеньковский хмыкает и направляется к столику с явным намерением приготовить нам чай. Еще пару дней назад я бы душу продала за чашку настоящего индийского чая с папиросой, но сегодня…
– Не боитесь поворачиваться ко мне спиной? – окликаю его, снова пытаясь привлечь внимание.
– А почему я должен? – буднично отзывается доктор.
– Ну, даже не знаю… – Закидываю нахально ногу на ногу, не заботясь о том, что из-под халата становится видна моя замызганная больничная сорочка. – Ведь от больной, которой на нервные центры давит опухоль предположительно с бобовое зерно, можно ждать чего угодно. Что этим обусловлена моя ненависть к мужчинам. Что мой фантасмагорический мир порожден воспалением лобных долей мозга. Что я склонна к агрессии, вплоть до убийства. Так вы совсем не боитесь меня, пан доктор?!
– Вы кричите.
– Да, кричу! Кричу оттого, что вы обманули меня, заставили вам поверить!
Пеньковский складывает на груди руки. Его спокойствие так меня бесит, что я и правда готова броситься на него и вцепиться ногтями в самодовольное лицо доктора.
– И в чем же я вас обманул?
– Во всем. – От каждого слова во рту горячо и горько. – Вы сказали, что я могу быть здорова, что у меня нет ни маниакального бреда, ни смещения женских органов, ни аффективного психоза! Чертов аффективный психоз!
Пеньковский слушает меня, приподняв темную бровь, как бы приглашая продолжать на него орать.