Накидываю на плечи застиранный до дыр серый халат без пояса, на цыпочках подбираюсь к двери и одним глазком выглядываю наружу.
На сестринском посту в середине коридора никого нет. Свет настольной лампы глуповато подмигивает, освещая хаос записей и бумажных стаканчиков, предназначенных для каждодневных доз успокоительных. Свет – тень, свет – тень. Так должно быть? Не уверена, ведь я никогда не бывала ночью в коридоре.
Лучше всего сейчас вернуться в кровать и сделать вид, будто ничего не было, но тут мое тело принимает самое предательское решение из всех – мне хочется в уборную.
Соблазн велик – всего с дюжину широких шагов по диагонали, и я у цели. Целых две минуты я проведу наедине с собой и даже не воспользуюсь судном, что стоит под кроватью и простоит там до утра. Я ведь не какая‑то отчаявшаяся, которая использует любой шанс, чтобы сбежать или свести счеты с жизнью. Нет, мне бы только отдать дань природе без лишних глаз – будь они женские или, что еще хуже, мужские. Вслушиваюсь в тишину с удвоенным старанием. Со стороны уборной ничего не слышно – не скрипит дверца кабинки, не льется вода. Значит, дежурная медсестра не там. Колени непроизвольно сжимаются.
К черту! Чем дольше я выжидаю, тем меньше мои шансы на успех. Хуже не будет.
В несколько скачков пересекаю коридор и оказываюсь в клозете. Никого. Какое счастье!
Управившись со своей миссией и ощутимо повеселев, я готова совершить обратный маневр. Выглядываю, чтобы оценить обстановку, и понимаю, что коридор и пост по-прежнему безлюдны. Пора! Пригнувшись для верности, бесшумно выскальзываю за дверцу; мои войлочные тапочки не хуже индейских мокасин.
И тут тело предает меня вновь. Точно от «Веронала», ноги слабеют так, что мне приходится ухватиться за стену, но холодная гладкая краска скользит под ногтями. Кровь будто бы отхлынула от головы, отчего та сделалась невесомой. Это что, обморок от облегчения?! Как низко я пала.
Нужно только подышать, собрать двоящееся зрение воедино и вернуться в палату. Онемевшими пальцами растираю виски и хватаю губами воздух. Если меня застанут в таком положении, наказания не избежать – медсестрам будет плевать на протекцию пана Пеньковского.
Поворачиваюсь в сторону сестринского поста, за которым видно дальний конец коридора.
Я здесь больше не одна.
Вдалеке, под сводом решетчатой арки, стоит женская фигура. Сорочка скрывает ее фигуру, расстояние лжет о росте, темнота искажает оттенок волос. Длинных, очень длинных волос, что укрывают женщину густым шатром. Она стоит опустив голову, а ее руки покоятся вдоль тела.
Ее легко можно принять за больную в приступе лунатизма, но длинные патлы сбивают с толку; это могла бы быть медсестра, но что ей делать ночью в коридоре в одной только сорочке и…
…в тишине звонко разносится шлепок ступни о кафельный пол…
…и босиком! Черт, черт, черт! Нужно немедленно убираться отсюда.
Предпринимаю попытку подняться с пола, что удается мне с трудом.
Лунатичка поднимает лицо, тусклый свет отражается во влажных белках ее глаз. Она делает еще один шаг.
Нас разделяет примерно тридцать метров, а меня от палаты – чуть меньше десяти. Я успею.
Оттолкнувшись от стены, я словно попадаю в шторм на борту корабля. Пол ходит ходуном, а стены бьются об меня, точно волны. Я расставляю руки в стороны, закусив до крови щеку, и медленно делаю шаг за шагом. Шаг за шагом, все ближе к укрытию.
Лунатичка тоже движется. Ко мне. Шлепки ее босых ног все громче, все отчетливей. Все чаще.