Открываю глаза.
Жива. Заперта. Под землей.
Мои руки лежат отчего‑то вдоль тела, касаясь внутренней поверхности гроба. Первый же глубокий вздох – и я понимаю, что очень скоро задохнусь в узком длинном ящике.
А звуки все громче и отчетливей, они приближаются сверху, пока к ним не примешиваются приглушенные голоса. Отдельных слов, впрочем, разобрать я не могу.
Паника оставляет меня за считаные секунды. Нет смысла биться, ведь если голоса и звуки лопат приближаются, значит, кто‑то понял ошибку и хочет меня откопать. Или же до моего тела уже пытаются добраться охотники за трупами, которые продают их беспринципным врачам. Такие ведь еще существуют?
В любом случае лучше, если я смогу подать им знак, что не мертва. Иначе…
Аккуратно подтягиваю кулак к груди и начинаю стучать им о крышку. Ритм должен быть прихотливым, иначе не понять, что это не комья грязи стучат по доскам.
Отчего‑то у меня получается ритм похоронного марша. Просто чудесно, Магда. Нет-нет, не смущайся, продолжай. Только дыши потише, чтобы не умереть еще разок.
Пани Новак управляла нами, вот так же стуча в стены, выстукивая колдовской ритм. Но теперь я управляю им сама.
Это я. Я есть.
Наконец лопаты ударяют в крышку моего гроба.
Все это время прилежно стучу этим гробокопателям, чтобы ни в коем случае не приняли меня за умертвие и не принялись по доброму христианскому обычаю вгонять кол мне в грудь.
Я различаю два голоса:
– …еще не… быстрее… Там… Давай же!
Дерево истошно скрипит, и крышка понемногу приподнимается, из последних сил держась за доски длинными пальцами гробовых гвоздей. Ледяной воздух хлещет меня по едва прикрытому телу, и я пью этот воздух, как шампанское в ночь сочельника.
Жива! Толкаю крышку вверх. Жива! Надо мной искристое звездное небо, распахнутое в самых щедрых объятиях.
Я наконец‑то жива.
– Спасибо, спасибо, о боже…
– Боже?.. – переспрашивает знакомый, но в то же время чужой голос. – Нет, это всего лишь я.
Свет озаряет лицо моего освободителя, верней, освободительницы.