– Герою на перепутье должна встретиться ведунья, которая даст ему совет.
– Знаешь что, ведунья… с советами… – рычу, но времени на ссору нет.
Мы спешим к Саре, а когда подходим, вокруг колодца уже собралась небольшая толпа встревоженных жителей.
– …самый лучший человек! Он не делал ничего плохого…
Сара вещает, а люди вокруг кто слушает, а кто тихо переговаривается на идише. Видимо, польский здесь знают не все, и одни переводят другим. Кто‑то пытается сдернуть Сару с ее постамента, но она крепко держится за колодезный журавль.
– Вы все знаете Иосифа Бергмана! Знаете, что его обвинили только за то, что он один из вас! Из нас… И если вы ему не поможете, никто этого не сделает!
Люди возраста наших родителей и старше отворачиваются, прячут глаза. Кто‑то сокрушенно качает головой, а кто‑то принимается спорить. Какая‑то суровая женщина бойко потащила мужа прочь, наверняка домой, подальше от громких речей. Но наш миниатюрный Робеспьер не сдается, обращаясь со своей баррикады к каждому, кого знает по имени:
– Яков, дядя Яков! Папа говорил, ты его друг! – Мужчина в крошечной шапочке на затылке вскидывает на Сару круглые глаза с тяжелыми веками и горько кривит рот. – А с дядей Абрамом он часто играл дуэтом! Пан Эдельман, вы приходили к нам на шаббат много недель подряд, вы приносили мне лимонный шербет! А вы…
Не знаю, как это все прекратить. Если бы жизнь можно было отмотать назад, как пленку кинофильма перед новым сеансом, можно было бы успокоить Сару, наврать ей с три короба. Сказать что‑то другое, например что мы проведем какой‑нибудь ритуал, прочтем спасительное заклинание, как только она назовет нам адрес пани Новак… Она ведь ребенок, наивный ребенок, раз верит в сказки, в ведьм, в справедливость и людей. Да, это подло, но безопасно и…
– Смотри-ка. – Юлька пихает меня локтем в бок.
Франтишка подпрыгивает на месте и быстро хлопает в ладони, будто попала на представление кукольного театра.
Возле колодца появляются новые персонажи. Молодые парни и несколько девушек. Они бедно одеты, как и все вокруг, но чем‑то неуловимо отличаются от остальных на площади. Думаю, дело в мрачной решительности их лиц с крупными чертами. А еще у них на плечах я вижу повязки с красным кругом.
– Большевики?! – От ужаса у меня холодеет лицо и почти пропадает голос. – Коммунисты?!
Рука сама тянется к Юлькиной и сжимает ее горячую ладонь. Моя сообщница жмет мне руку в ответ.
– Нет. – Она умудряется расслышать мой сип. На лице победная ухмылка. – Что‑то иное.
Юноша в буйных каштановых кудрях легко подхватывает Сару с опасного бортика и садит к себе на плечо. И начинает говорить громко, уверенно. Мы не понимаем ни слова, но настроение на площади неуловимо меняется – люди подтягиваются ближе к колодцу, раздаются одобрительные выкрики. Молодой человек говорит все громче. В воздух один за другим поднимаются сжатые кулаки.
– Что. Ты. Натворила, – обреченно шепчу я.
– Ох, Сара! Ольга! Ольга, забери свою дочь!
Позади нас кричит пожилая женщина. Она хватается то за сердце, то за голову, причитая на идише.
– Вы знаете эту девочку? – тут же спрашивает ее Юлия самым невинным тоном.