Спаси меня от холода ночи

– Мне так жаль, Эмми. – Автоматически опять начинаю ее поглаживать, бережно провожу пальцами по рыжим волосам, ловлю отдельные вьющиеся прядки, которые вновь скручиваются, как только я их отпускаю. – Может быть… море вернет его нам обратно. – Стоило бы просто захлопнуть рот, но я не могу. Детское горе вынуждает меня выдумывать чудеса, я прекрасно это осознаю, но не в силах остановиться. – Возможно, он выплывет на сушу… Нобс ведь помимо всего прочего отличный пловец. Наверное, его найдет какой-нибудь пиратский корабль, и он отправится навстречу таким приключениям и…

Безуспешно обшариваю закоулки памяти, надеясь обнаружить то, что успокоило бы Эмми. Однако все яснее понимаю, что слова не помогут девочке пережить утрату и мне предстоит разделить с ней горе. Если уж Нилл этого не делает.

– Я хочу к маме, – едва слышно шепчет Эмми. – Она должна вернуться. Мама должна меня забрать. Она не должна была умирать.

Малышка снова начинает плакать, и на этот раз я ничего не говорю. Больше никаких чудес. Эмми знает, она прекрасно осознает, что ее мама больше никогда не придет, и еще сильнее, чем секунду назад, я желаю, чтобы Нилл остался здесь. Этот момент болезненный, печальный и важный, и ему нужно быть тут. Он просто обязан.

Пролетает маленькая вечность, но я продолжаю держать девочку на руках. Даже после того, как онемели все мышцы до единой и я не чувствую ног.

Согнувшись над Эмми, возвращение Нилла я замечаю, только когда он оказывается практически рядом с нами, и от его вида в первую секунду у меня перехватывает дыхание.

Он вымок до нитки: джинсы, обувь, футболка, все. На обоих предплечьях обнаруживаю продолговатые ссадины, на лице под левым глазом кровь, а в руках у него Нобс. С зайца не капает вода, наоборот, он выглядит тщательно выжатым.

Я выпрямляюсь.

– Эмми.

Головка девочки поднимается. Широко распахнутыми глазами она смотрит на отца, который, присев рядом с нами на корточки, протягивает ей Нобса. Все так же не отводя взгляда, малышка берет игрушку.

Крепко прижав зайца к груди, она поднимается. И время останавливается, когда ее маленькая ручка касается щеки Нилла. Или, скорее всего, время не останавливается, а несется со скоростью света, потому что, прежде чем до меня доходит сила этого момента во всей его значимости, он уже заканчивается. Тоненькими ручонками Эмми обвивает влажного игрушечного зверька, делает несколько бесцельных шагов по короткой колючей траве и просто садится на землю, стискивая Нобса.

Лицо у нее красное и пошло пятнами, отчетливо видны дорожки от слез, но девочка больше не плачет, во всяком случае пока. Будет еще столько слез, в этом я уверена и с такой же уверенностью понимаю, что это хорошо – видеть, как Эмми плачет.

Все это время я мечтала, чтобы она засмеялась, но лишь теперь мне становится ясно, что гораздо важнее для нее способность плакать.

Нилл запускает руку в волосы, трясет головой, и капельки, сверкая, разлетаются во все стороны. Обнаружив, что я за ним наблюдаю, он застывает на середине движения.

– Что?

– Ты… – неверяще указываю на мужчину и его насквозь промокшую одежду, – плыл?

– Немного пролез по скалам и хоть и не по своей воле, но плыл, да.

Я представляю себе, как он срывается с камней в воду, как борется с течением, стараясь не напороться на опасные гребни, которые скрываются под поверхностью воды, как ищет опору на острых камнях, чтобы спасти Нобса, и в этот миг мне ничего не хочется сильнее, чем броситься ему на шею.

Глава 16

На Кэйрахе дни пробегают слишком быстро. Неделя на этом острове – ничто, время летит, как ни пытайся его притормозить.