Мальчишка метнул в толпу очередную винную бутылку. Зазвенело, а следом раздалось шипение, как от жирного бекона на сковороде. Мы заняли мостки над воротами, у которых скопилось больше всего порченых: мальчишка забрасывал их освященной водой, а я рубил самых наглых, пытавшихся влезть наверх. Сирша на востоке стреляла в страшилищ подожженными стрелами, а Хлоя рядом с ней метала вниз бутылки. Беллами с Рафой заняли западные мостки: бард вооружился арбалетом, священник забрасывал тварей бутылками и молитвами.
Порченые горят, как пожар жарким летним полуднем, и зажигательные стрелы прекрасно делали свою работу. Да вот беда: стрел у нас было меньше, чем вампиров под стенами. Святая вода жгла нежить, словно «Жупел», но даже тела слабейших из птенцов от нее лишь становились мягче – во всех местах, кроме головы. Впрочем, и бутылки у нас тоже заканчивались. Это был лишь вопрос времени, когда они…
– Габриэль!
Над городом разнесся звенящий от страха голос Хлои, а вслед за ним – и пение серебряного рога.
– Шило мне в рыло, – выругался я. Провернув запал одной из последних серебряных бомб, я бросил ее в самую гущу порченых. Взрыв полыхнул небольшим солнцем: в воздух полетели оторванные конечности, животы полопались, а глаза мне защипало от серебряного щелока.
– Сдержишь их?
– Постараюсь! – Диор метнул вниз еще бутылку. – Иди спасай ее!
Я спрыгнул на снег с высоты в двадцать футов и побежал на зов Хлои. Они с Сиршей стояли на мостках, зажатые с обеих сторон горсткой порченых, которые сумели перебраться через стену. Хлоя отбивалась яростно: в одной руке сребросталь, в другой – семиконечная звезда. Знак пылал белым пламенем, освещая и бурю вокруг, и порченых. У сестры за спиной, отбросив лук, билась секирой и щитом Сирша. Свирепая оказалась сучка, а Доброта хоть и не была посеребренной, неживую плоть рассекала, точно раскаленный клинок – снег. Однако, защищая мостки, девушки позабыли о проломе, и вот порченые пробились в город, втекая внутрь немым потоком.
Я бросился на них. Во мне полыхал кровогимн, а Пьющая Пепел ощущалась в руке, точно перышко. Клинок не пел и не крал души, лишь бормотал нечто похожее на рецепт грибного супа, но неживую плоть вспарывал, как бумагу. Мелькнула рыжая молния – это из темноты выскочила Феба и, накинувшись на какого-то несчастного паренька-фермера, оторвала ему башку. Сверху свалился еще мертвяк: мозгов ему хватило, чтобы заорать, когда Сирша отрубила ему ноги ниже колена и сбросила с мостков.
– Где Диор? – прокричала Хлоя.
– У ворот!
– Одного его оставил?
Щеря клыки, я зарубил еще одного порченого, и тот повалился в снег.
– Да все с ним хорошо! Ты бы лучше…
– Угодник! – послышался крик издалека. – Де Леон!
– Беллами? – вскричала Сирша.
– Я сбегаю за ними! Отступайте во внутренний круг! – бросил я. – Большое пожалуйста!
– Приведи Диора! – попросила Хлоя. – Габриэль, остальное неважно!