Я не стал отвечать, продолжая рубить упырей на баррикаде. Ряды их редели, но слишком медленно. Не ведая страха, не думая, они кидались на деревянные преграды, карабкались вверх. Со стороны ворот прибежал Диор – ведя за собой толпу уродов, – с ловкостью танцора перескочил через баррикаду и приземлился на ноги.
– Диор, жми назад в собор!
– Я не брошу тебя, сестра Хлоя!
– Диор, Бога ради, делай что велено!
Мальчишка, не слушая ее, ударил кинжалом в глаз порченого. Хлоя с Сиршей бились спина к спине: сестра прикрывала рубаку, а та громила нежить. Феба орудовала за пределами баррикады: рвала мертвяков в лоскуты и снова исчезала в темноте. Порченых постепенно становилось меньше, их тела устилали землю у моих ног. Прищурившись, я уже мог разглядеть свет в конце тоннеля.
Но вот, как это случается, спустилась тьма.
Кучка нежити поумнее пробралась по крышам и посыпалась прямо на нас. Диор успел еще выкрикнуть предупреждение, взмахнуть серебряным ножом, но тут же завизжал, когда на него накинулись мертвяки. Тогда Рафа и Хлоя направили свой священный свет в его сторону.
Порченые отпрянули от Диора и поползли, поползли прочь, но при этом сами священник и сестра остались без прикрытия сзади. Феба с Сиршей сдерживали натиск, а вот Беллами, вооруженный одним лишь факелом, не справился: порченые перевалили через баррикаду, погребли его под собой и стали рвать зубами. Бард завопил. Дальше, как костяшки домино, пали и остальные члены отряда: какой-то резвый парнишка, оскалившись в чернозубой улыбке, вскочил на спину Рафе. Священник взревел, когда старое тело подвело его: колесо, мерцая серебром, вылетело у него из руки.
Рафа завопил: «Господи, спаси!» – а мальчишка зубами порвал ему шею. Пьющая Пепел снесла порченому голову – та улетела во мрак, – и он, булькая, упал. Беллами, руки и лицо которого были в крови, еще отбивался, постепенно скрываясь под горой мертвецов. Я прорубился через них, тогда как рядом со мной работала сребосталью, громко цитируя книгу Клятв, Хлоя:
– «Поворотитесь же, о неверные князья человеческие! И узрите царицу вашу!»
Все зря. Рафа и Беллами уже погибли: им разорвали шеи, вскрыли, как любовные письма, артерии. А мы, помогая им, забыли про Диора: мальчишка завопил, падая в снег под весом ловкого и скользкого от крови чудовища. Он бил и бил кинжалом, но на него навалился еще мертвяк; мальчишке заломили руку за спину, и его крик огласил ночь; порченые молотили Диора и глубже впивались зубами, точно хищники.
– Диор!
Я услышал некий звук, будто что-то сдвинулось. Словно земля всколыхнулась, а потом и все, что на ней: и люди, и звери, и те, кто не был ни тем ни другим, – и мир затаил дыхание. Навалившиеся на мальчишку порченые покачнулись, словно от удара десницы Божьей. Я, выпучив красные глаза, смотрел, как их жадные глотки озарились белым пламенем. Потом и сами порченые сгинули, словно сушняк в пожар давно забытым знойным летом. Миг – и пиявки завопили, будто вспомнив, что такое боль, и превратились в столбы пламени.
Они шипели, сгорая до костей и обращаясь в прах, и за звуками, с которыми лопались животы и трещали кости, я расслышал в голове серебро. Это Пьющая Пепел вскричала:
И я бросился на оставшуюся нежить. Одним хватило мозгов бежать, другие стояли пнями в сиянии пламени. Мы с Фебой и Сиршей прикончили их. Несколько мгновений – и прилив обратился вспять; кто бежал, скрываясь в буре, а кто распластался в пропитанном кровью снегу у наших ног.
– Диор! – Хлоя подбежала к мальчишке и упала рядом с ним на колени. – Боже мой, ты как?
Забрызганный кровью, я воткнул Пьющую Пепел в снег, стащил со священника труп нежити и присел рядом на колени. Сирша откопала Беллами: бард хватал ртом воздух, тогда как из разорванной глотки у него хлестала кровь. Вот ведь дурак несчастный, совсем мальчишка. Рафа лежал лицом в расползающейся луже. Я перевернул старого гада на спину и прижал руку к его разорванному горлу. Кровь уже не хлестала, а текла слабеньким ручейком.
Вскоре и тот остановился.
Темные глаза священника смотрели прямо в мои, а аромат его крови я слышал, даже невзирая на раж, вызванный санктусом; и хоть сцена была жуткой, в животе у меня сладко заныло от темного голода. Я выругался: кем я был и в кого превратился, и что Он, в Своем всемогуществе, сотворил со мной? Глядя в угасающие глаза Рафы, я покачал головой и вздохнул:
– Ну и где же твой Бог, старик?
ebooksa