– Где дитя?
– А ты наглая сучка. Явилась к освященной земле, пока в небе светит солнце.
– Тот, кто придет вс-с-след за нами, прос-с-сьбами утраждатьс-с-ся не с-с-станет. Но мы повторим вопрос-с-с. – Ее бледные глаза уставились в мои. – Где дитя?
Сирша закинула секиру на плечо, и Феба тихонько зарычала, обнажив зубы.
– А ты войди, пиявка, да сама его поищи.
Вампирша даже не моргнула, совершенно незаметно достав меч. Длинный и изящный, как его хозяйка, клинок плавно изгибался. Когда я первый раз увидал это оружие, у башни недалеко от Юмдира, мне показалось, что он измазан в крови порченых, убитых этой высококровкой, но сейчас, когда у меня горели огнем кости, а язык превратился в сухой пергамент, я понял: он не вымазан в крови, а сам сделан из нее.
Из ее крови.
– Кто ты? – зло спросил я.
Вампирша снова поклонилась, уже ниже.
– Зови нас-с-с Лиат.
В камере на вершине одинокой башни перо в руке быстро писавшего вампира внезапно замерло. Последний Угодник допил вино в бокале до осадка, а историк Марго Честейн, первой и последней своего имени, бессмертной императрицы волков и людей, удивленно моргнул.
– Лиат. – Голос его по-прежнему звучал сладко, как дым санктуса, однако за медовым тоном угадывалась бурлящая ярость.
Габриэль подался вперед, чтобы наполнить бокал.
–
– Я знал, что ты болван, де Леон. Все ума не приложу, как ты зовешь меня пиявкой, а сам водил компанию с их королевой. Подумать только…
– Осторожнее, холоднокровка. Хочешь знать правдивую историю, так дай мне самому ее рассказать. То, что ты знаешь и что будто знаешь – это два совершенно разных зверя.
Вампир нахмурился.
– Как угодно.
Габриэль поднял кубок.
– Ужасно щедро с твоей стороны.